Но дядька страх перемогает
И шапку загодя снимает,
По чистой лестнице мурашкой
Ползет наверх, вздыхая тяжко.
Душа, забитая веками,
Уж чует страх перед панами.
В просторной, чистой, светлой зале
Паны туда-сюда сновали,
Цигарки длинные курили,
Развязно, громко говорили.
Коль уходить кто соберется —
Прислужник тут уж бесом вьется,
Одежду мигом подает
И смотрит пану прямо в рот.
А пан, приняв пальто и трость,
Сует ему монету в горсть.
Прислужник чуть ли не присядет,
Аж смех берет, на это глядя.
Но видно сразу — и паны
Не все тут меж собой равны:
Одни пузаты, ходят валко,
Другие ж — тощие, что палка;
Одни с горы на всех взирают,
Другие ж глаз не поднимают…
Но, кроме панства, в той же зале
Смиренно мужики стояли
В углах с людьми простого званья,
Сюда пришедшими заране.
Они негромко гомонили,
И дядька втиснулся меж ними.
Соседей всех окинув оком,
Антось к стене приперся боком.
«Садись-ка, друг хороший, рядом,
Тут за постой платить не надо», —
Сказал сермяжник добродушно.
Антось на лавку сел послушно,
Взглянув на доброго соседа,
Уж пожилого, чуть не деда.
Пошли вопросы — к слову слово:
Откуда, кто, села какого,
Какой губернии, повета.{99}
«Я вот приехал с краю света,
Из-под Столбцов, слыхали, может?»
«Не привелось… Велик свет божий».
«А вы откуда?» — «Из-под Лиды,
Село Великие Демиды.
(Он Гришкой Вересом назвался.)
Вчера весь день тут проболтался.
Пустое дело у меня,
А года два идет возня.
Уж пробовал и так и сяк,
И все не справлюсь с ним никак.
Эх, милый мой, нам за панами
Не видеть правды. Кто с деньгами
И мажет сбоку, — те не ждут.
Уж так, сосед, ведется тут».
Чиновничьи он ведал сети,
Недаром мыкался на свете,
Ища земли себе с друзьями,
Частенько знался с писарями.
«Из банка нужно разрешенье.
Пишите, милый мой, прошенье.
Я знаю писаря такого,
Он это сделает толково,
Любую грамотку за злотый
Напишет с полною охотой».
«Ах, пане Верес, вам, как другу,
Сто раз спасибо за услугу.
Ведь тут пока чего добьешься,
Так и от жизни отречешься».
«Ну что ж, пойдем». Встают, выходят,
По господам глазами водят,
И перед столиком пустым —
Никто не восседал за ним,
Лишь склянка с донышком широким
На нем стояла одиноко —
Друзья остановились тихо.
«Вам что?» — спросил их кто-то лихо.
То был сам писарь. Староватый
И росту малого, косматый,
Перед друзьями он возник,
Как гриб поганый, дождевик,
В осенний дождь из-под земли.
«А мы-то к вам как раз пришли», —
Вперед тут дядька выступает
И просьбу кратко излагает.
«Одну минуту, подождите.
А вот вам кресло, отдохните».
Он вынул лист бумаги гладкой
И с чисто писарской ухваткой
Перо за ухом ухватил,
Чем дядьку сильно удивил.
Потер, нахмурясь, лоб рукою,
Подергал носом и губою,—
Так покуражась для прикрасы,
Стал выводить он выкрутасы.
Антось почтительно взирает
И злотый в кулаке сжимает.
«Ну вот, прошеньице готово:
Все тут как надо, слово в слово.
Вы, может, грамоте учились?»
«Да уж подпишем, ваша милость».
И дядька пальцы разгибает,
Берет перо, в бутыль макает,
Но пальцы-грабли боязливо
Зажали ручку боком, криво.
Покуда наш Антось трудился,
Он весь испариной покрылся —
Ну, словно летнею порою
Он целый день махал косою.
«Отметку надобно теперь,
За ней пройдете в эту дверь», —
Кивает писарь головою.
И дядька, сгорбившись, трусцою
Пробрался к двери, заглянул,
Прошенье трубочкой свернул.
А там за длинными столами,
Уткнувшись в груды дел носами,
Сидят писцы, как грязи кучки,
Скрипят их перья, ходят ручки,
Трещат, как шашели в полене
Иль как кузнечики на сене.
И всяк своим завален делом.
Антось вперед ступает смело
К тому столу, что был поближе,
Подходит к бородище рыжей
И перед тою бородою
Опять сгибается дугою.