20
Сомлело сердце у Данилы,
И ясный свет померк в глазах,
Пред ним встает глухой, унылый,
Неведомый далекий шлях.
Как оглушенная, Марина
К нему кидается на грудь:
«Данилка! Родный! Сиротина!
Ведь есть же правда где-нибудь?»
«Не плачь! Вот глупости! Вернусь я.
Есть правда!.. Верь!.. Не забывай!
Берут меня… Ну что ж, пускай!
А под неправдой не согнусь я!»
21
«Довольно! Хватит мелодрамы…
Пан Гжыб, зови конвой, пора!»
И, опустив глаза от срама,
Плетется стража со двора.
«Маринка, — шепчет дед негромко, —
Сбирай-ка мужа поскорей!»
Она последний хлеб в котомку
Кладет с десятком сухарей,
Белье сует… Каков обычай —
Она не знает и сама:
Оденет панская тюрьма
Иль обдерет свою добычу?
22
Одно осталось в горькой сцене:
Поставив крест, уйти без слов.
Но спит, не зная треволнений,
Малыш во власти светлых снов.
Дыханье ровное, и щеки
Весенним полымем горят…
Данила грустный, одинокий
Остановил на сыне взгляд.
Какое с горя скажешь слово?
К чему тревожить мирный сон?
Когда увидит сына он
И суждено ль увидеть снова?
23
Стоит над хлопчиком Данила
И, глаз не в силах отвести,
Целует в лоб… «Прощай, мой милый!
Держись, и крепни, и расти!..»
Не может слез унять Марина,
Кутейка под ноги глядит,
А пан Пшебора с хмурой миной
Одно назойливо гудит:
«Пора! Пора!» Ведут, как вора:
Гжыб — впереди, за Гжыбом — он,
Четыре стража с двух сторон,
А сзади шествует Пшебора.
24
На болоте никнут лозы,
Ветер ломит гай.
Тень плывет с Картуз-Березы,{107}
Застилает край.
Смотрят, в гневе очи хмуря,
Люди фабрик, сел:
Над панами грянет буря,
Час ее пришел!
В ясном небе после ночи
Вновь займется день,
Дуб растет на доброй почве
Крепкий, что кремень.
25
Под наблюденьем перекрестным
Шагнул Данила за порог.
Кому пожаловаться? Соснам,
Что встали строем вдоль дорог?
Во все концы ведут дороги,
А он шагает по одной,
В чужой толпе волочит ноги,
Поникнув хмуро головой.
Он — сук, что от родного дуба
Отсечен острым топором,
Идет он в темень не добром, —
Чужая воля гонит грубо.
Глава двадцать первая
Перевод С. Городецкого
1
Мне трудно, память напрягая,
Припомнить черный день былой,
Когда шумел под свист нагаек
Полночный ветер надо мной.
Но и забытое страданье
Из сердца нелегко изгнать,
Хоть дней острожных прозябанье
Так неприятно вспоминать.
И должен я с моим героем
Пройти и тем его путем,
Где проходил он под кнутом,
Под панской стражею, конвоем.
2
Я проклинаю вас, остроги,
И вас, надменные паны!
О, сколько мук народ убогий
Терпел от вас! И без вины!
Теперь вы сброшены с дороги,
И к власти нет у вас пути.
В народе никакой подмоги
Обломкам панства не найти!
Так сгиньте, тюрьмы и страданья!
Паны, промчались ваши дни!
Вы — без народа, вы — одни,
Остатки разной панской дряни.
3
Путь тяжких мук прошел Данила,
Конца ему он не видал.
Таких страданий и не снилось,
Что он по тюрьмам испытал.
Данилу били, истязали,
Угрозой думали смирить.
Подачек много обещали,
Чтобы к себе переманить.
Данила не сдавался катам,
Не уставал одно твердить:
«Паны мешают людям жить.
То Богут виноват проклятый!»