13
Такого праздника, признаться,
Давненько не бывало тут.
Танцуют пары, веселятся,
Ногами к небу пыль метут.
Сымон Латушка в такт баяну
Прищелкивает языком
И вдруг какому-нибудь пану
Грозится молча кулаком.
Баян замолк. И к баянисту
Подходит дед: «Скажи, родной,
Кто ты? Где край родимый твой?
Играешь больно голосисто!..»
14
И музыкант-танкист, краснея,
Лицо улыбкой осветил:
«Здесь родина моя! Хоть с нею
Знаком я только в детстве был.
Отец и мать перед войною
Скончались. Старшая сестра
Делила горюшко со мною —
Мы с ней остались без двора.
Как будто через паутину,
Я вижу беженский обоз,
С собою дядя нас повез,
Да взял в лесу одних и кинул».
15
Марина в трепетном волненье
К танкисту ближе подошла.
Рассказ о страшном том мгновенье
Пронзил ей сердце, как стрела.
«Скажите, — говорит несмело, —
Сестру-то вашу как же звать?…».
Спешит в танкисте загорелом
Черты родные распознать.
Танкист весь замер. И былое
Вернулось вдруг из забытья:
«Марина! Ты! Сестра моя!» —
Он вспомнил имя дорогое.
16
Марина слез не удержала:
«Так это ж он! Мой милый брат! —
На грудь ему лицом упала: —
Игнатка! Братик мой, Игнат!»
Немеет тут поэта слово…
Раскрылся людям новый мир,
И в честь его, всем дорогого,
Общественный начался пир.
Когда ж танкисты уезжали,
Их провожало все село,
Бесследно горюшко ушло:
Ведь все в них братьев повстречали!
17
Один пан Богут смотрит криво,
Как волк, уткнувшись в частокол,
С одною думою тоскливой:
Расплаты грозный час пришел!
Уж пан хозяйничать не будет!
Свой срок он прожил — и под мост!
Пойдет он — так народ присудит, —
Как говорится, псу под хвост.
А тут еще панам несчастье,
Других тяжеле во сто крат:
Не хочет воевать солдат!
Домой, коль нет уж панской власти!
18
Уже неделя, как пан Богут
Не смеет дом покинуть свой,
Лишь иногда он на дорогу
Пройдет вечернею порой.
И лишь дорога, хоть безгласно,
Ему все новости несет.
Посмотрит на нее — и ясно,
Каков военных дней исход.
Стоит пан Богут, притаился.
Вдруг видит: путник! Кто? Жолнер?
Бездельник! Негодяй! Позор!
Наверно, он от фронта скрылся!
19
К забору пан тесней пригнулся,
И сразу вздрогнул он, как лист.
Ужели он не обманулся?
Нет! Это… это… коммунист!
Он вспомнил ночь и шелестенье
Под крышу сунутых бумаг,
Как к хате он прокрался тенью,
Свой каждый вздох, свой каждый шаг.
Дыханье пану захватило:
Измучен путник, истомлен,
Лицо худое. Это он!
Идет возмездье — Смык Данила!..
20
Идет, шагает мерно, гордо,
Несет на палке узелок.
Идет с какой-то думой твердой…
И сразу пана страх обжег.
На двор осадника, на пашни
Бросает Смык холодный взгляд,
Как будто молвит: «Пан продажный,
Теперь за все ответишь, гад!»
Он взор отводит от усадьбы.
Ему скорей бы в Петруши!
Давно не знал родной души.
Скорей, скорей своих обнять бы!