Ты окопался здесь, но есть
Прорыв в зимующей ограде,
Блуждает начатая песнь,
С тобой за стол садится рядом.
Не объяснить ей нипочем,
Что спроса нет, что мы зимуем,
Что слово взяли на учет,
Как разновидность боевую.
Переменяют на лету
Привычки, навык ненароком,
Но ты не можешь, ты не ртуть,
Чтоб перекатываться боком».
«Так что ж сдаваться, ночь моя,
Иль отступать при каждом слове?
Зимовье здесь — так я нарочно
Перетряхну зимовье.
Еще стучат отряды слов,
Их возраст самый валкий,
А что до птичьих потрохов —
Пусть их храпят вповалку…»
И вижу, что нет ответа у ночи,
И только седеет звездный кушак,
И только жирней, торопливей, короче
В ухабах столицы звенит ее шаг.
433. ГЛАДИАТОР
Повседневных мелочей круглый цирк
Оглушает, и пылит, и зовет.
Его крик летит петлей во все концы,
Роет память, словно землю старый крот.
И под грохот самой комнатной трубы,
Под сиянье лишаев на потолке,
Появляется, как вепрь, жесткий быт
Гладиатору в измятом пиджаке.
От свидетелей окрестности черны,
Быт идет, остря клыки между дел,
Через речи переходит, через сны,
Отдуваясь на арене, как в воде.
Его гнева мне знакома толщина,
Что вскипает, по обычаю урча,
Его хитрости измерена струна
Вплоть до пены, доплеснувшей до плеча.
Ежедневно перед толпами тревог
Гладиатором в изношенных штанах
Я красуюсь, не щадя ни рук ни ног,
Я оспариваю вепря черный шаг.
Он и к песенному вызову глухой,
Полуслеп он и, в конце концов, ничей,
Пляшет, харкает бумажною трухой,
Душит пылью нестерпимых мелочей.
Лишь запомнив и дела и песни те,
Что друзьями были мне,
На бой бреду,
Спотыкнусь ли в западне, на нищете,
В одиночество ль, как в яму, упаду,—
И пройдет амфитеатрами заря,
Та, последняя, что смоет, как прилив.
Если ж падать, так уж падать, разъярясь,
Хоть одно ребро у вепря проломив.
434. К РАЗГОВОРУ
Ни при чем тут подобье жиденькой крови,
Называемой чаем, отставьте и речь —
Речь любая годна мертвецу в изголовье,
Дорогие товарищи! Совесть — стеклянная вещь.
Один Велемир — дервиш русского имени —
Мог мечтать о стеклянном жилище сквозном,
Когда право бунтующей крови он выменял
Лишь на право стоять пред открытым окном.
Этот славный покой может сделаться кличем,
Как пример его совести — стоязычной притчей,
Я не дервиш — добытчик на узкой волне,
Пусть я только боец, только черный добытчик
Биографии, тесной вполне.
Из совести делать плавучий аквариум
Не берусь — пусть, темнея пером,
Буду взят я под выстрел в охотничьем зареве,
С добычей в клюве моем.
ПЕСНИ КАЖДОГО ДНЯ
1975–1979
435. «Этот год прошумел…»
Этот год прошумел
Надо мною
Буревестника
Темным крылом,
Но сиял мне
За тьмы пеленою,
Мир, овеянный
Вашим теплом!
В этом мире,
Как после сраженья,
Меж разбитых окопов,
Я жил,
Снова вольно дышал,
Без смущенья
Народившимся
Днем дорожил.
Стиховой насыщался
Отрадой,
Чтобы пламень
Восторга не гас,
Чтобы видеть,
Как жизни вы рады,
Что так жарко
Приветствует вас.
Пусть мне в мудрость
Открыты ворота,
Слов услышал я
Медленный звон:
«Трудолюбье», «Раздумье»,
«Работа» —
Как сказал
Старина Цицерон.
Я согласен с ним, с мудрым,
Конечно,
Но живу, хлопочу,
Не молчу,
Понимаю,
Что это не вечно,
Но продолжить
Всё это хочу!
Пусть с годами
Все дни будут строже,
Как прилив
Вечно новой волны,
Пусть и вы в этой жизни
Мне тоже,
Как и жизнь,
Неповторно даны!
436. «Этот год…»
Этот год,
что был горестно-горек,
Затаим в своей памяти мы,
Эту красную шляпу над морем,
Эту зимнюю бабочку тьмы.
Этот год,
что ворвался разбойно,
Табуны заарканив тревог,
Всею тяжестью дней неспокойных
Жизнь тиранил и ранил, как мог.
Но в глубинах
мучений незримых,
Среди враз обвалившихся бед,
Жизнь, сомненьем
и болью палима,
Вдруг нашла в себе силу и свет.
Дни, прошедшие словно в тумане,
Все истаяли, как миражи,
Сердце вдруг
овладело всезнаньем,
Скрытой радостью,
жаждою жить,
Год кончается —
преобразивший,
Изменивший всей жизни порыв,
По-другому смотреть
научивший —
Новой прелестью вас одарив!
437. «Солдат-связист…»
Солдат-связист,
раз провод разорвало,
спешит концы найти —
соединить,
и сколько б раз ни рвало
минным шквалом,
как и связист,
тот провод должен жить.