Выбрать главу
Мать-Испания! Однажды Нашей славы батальоны Тихо к берегу спустились — Навести к утру мосты, Кто входил по горло в воду, Кто по пояс, кто по локоть, Ставя грузные понтоны, Ставя лодки и шесты.
И, смотря на это дело, Обмелеть бы я хотела Иль пригнать им сверху челны, Чтоб сапер не горевал, Силу вод своих уменьшить; Я их холодом бодрила, Через их нагие плечи Перекатывая вал.
Только утро осветило Берегов моих уступы, Как, подобные в полете Черным молньям шаровым, Бомбы вражьих самолетов, Воду вспенив, зашвыряли Окровавленную пену По настилам мостовым.
И когда мосты взлетали, Вихрем щепок распадаясь, В воду прыгали саперы, И стояли вновь мосты; Как сестра дивится братьям, Я дивилась тем саперам, Что простые были парни Небывалой красоты.
Проходил народ веселый По мостам, залитым кровью, Он с улыбкой не случайной Шел за правду умирать, Пусть другие реки мира Нам объявят перекличку, Чтобы славу рек испанских Славой собственной назвать.
Я хочу услышать голос Хуанхэ, реки храбрейших, Вод китайских ветерана — Шум Янцзы, как шум грозы, Я хочу услышать голос Рек маньчжурских, абиссинских, Сунгари или Такказе, Партизанских рек язык.
Из других бассейнов водных Я приветствовать желаю Мне далекие, родные Воды озера Хасан, Где штыком красноармейским Руку вору пригвоздили, Славен будь Союз Советский На земле и в небесах!
Мать-Испания! Скажу я: Вот Нумансия когда-то Вся погибла, не сдаваясь, Но досель она жива,— Будешь ты костром вселенной И теплом углей горящих
Согревать того, кто бьется За народные права!
Говорит Испания
Знай, Эбро, ты река моих героев: Всем миром мне наказ великий дан, Ему верна и, силы все утроив, Фашистских сил сломаю ураган!
Говорит Война
Как будто был закат совсем не грозный И в радио веселая волна, Вставай, беги, постой, безумец, — поздно! Я здесь стою у двери, я — Война!
Я кралась меж уловок дипломатов, В шпионском шифре, между строк статей, Чтобы упасть нежданной и крылатой И зашуметь в полночной черноте.
И ты меня не знаешь: я такая — Я пряталась пожаром торфяным, И, тайному пожару потакая, Жгли предо мной завесы душный дым,
Чтоб человек невольно задрожал, Увидя в лоб несущийся пожар. А как его движения стройны, А как чудесен арсенал войны!
А как душа налетчика горда — В перчатках белых рушить города, Когда рукою легкой, как волчок, Рычаг рванет и смерти даст толчок.
И вот под ним взамен столицы спящей Встал дымом ад, горящий и вопящий; Вы стелете искусственный туман И танков бронированный таран Пускаете, закрыв его туманом И пронизав сначала газом пьяным.
И танки мчатся, давят, давят кости Хохочущих от газа на погосте. Хохочущий чудесен легион — Уже хрипит, а всё хохочет он! Великого художника потеха — Придумать так: в бою сгореть от смеха!
И лучший повар будет поражен, Коль огнемет в бою увидит он. Что́ жарил он гуся крыло рябое! Здесь человека жарят в кухне боя.
А гул тревог идет волной двойною, Психологической зовясь войною, И кажется смятенному уму, Что враг вокруг, уж у него в дому. Со льдом в глазах, с покрытой потом кожей Тут все бегут, и бегство жертвы множит.
А сила газов! Перед нею немы Все краски симфонической поэмы.
То человек лиловый, как цветок, То жабы он желтее и бугристей, То просто тень, и в ней трепещет ток, То валится он головешкой чистой, То, ослеплен, садится он и плачет И боль по нем от сердца к мозгу скачет.
То жидкий воздух в бомбе загремел, Как будто бы слетел лавиной мел. Так в облаке известки, краски, пыли Лежат куски, что прежде домом были.
Пыль улеглась, и уж спешите вы Смотреть в кафе гостей без головы. Или вагон трамвайный пополам Снаряд разбил — дымит железный хлам. Сто километров пройдено снарядом, Чтобы отец упал с ребенком рядом.
А фосфор загоревшийся, скользя, Ничем на свете потушить нельзя. И улица горит, как муравейник, Ржавеет дым, как осенью репейник, И, словно мух, людей круговорот Прихлопывает с неба пулемет.
Но помните, позвавшие меня, Я не простой бегущий столб огня, Покорный вашей кровожадной воле, Сжигающий одно чужое поле, — Нет, заповеди черные войны Для всех сторон смертельны и равны.
И, вызвав газ, вы сами газ глотнете, И бомбовоз услышите в полете Над собственною крышей, трепеща, И тень тревоги — серого плаща — Вам выбелит и волосы и щеки, И танка след увидите широкий На собственной пылающей земле, На городов разрушенных золе. А как народ вас вытащит на суд — Об этом мне чуть позже донесут!
Говорит Голод
История, отдернувши завесу, Сегодня нам показывает пьесу. Когда-то Рим нашел блестящий случай И голодом Нумансию замучил.
Я тоже генерал — и сам не молод, — Не смейтеся над генералом Голод! Люблю фашистов я послушать речи — Мне нравится их звук нечеловечий. Тишайший генерал в мундире скромном, Любуюсь я их планом вероломным.