И в стихи твои просится рев, грозя,—
Десять тысяч рек в ожидании.
Стих и юность — их разделить нельзя,
Их одним чеканом чеканили.
510. КНИГЕ «НОСЯЩИЙ ТИГРОВУЮ ШКУРУ»
Я целую листы твои,
Пью их взорами жадными,
Ты не книга — дрожание
Тонких пен водопадное.
Ты — не книга, ты — знамя нам,
Сад с росой золотою
Или неизносимое
Ты крыло стиховое.
Ты — не книга, ты — утро нам,
Свет народного пламени,
В корнях сердца положена,
В самом сердце чеканена.
На каком великановом
Создавалась столе ты,
Чтобы сердцу грузинскому
Так сиять на столетья?
Тебя пишут чернилами,
Вместо слов — света россыпи.
А печатают — оттиски
Покрываются розами.
Ты одна в ночь светила нам,
Вековую, отчаянную,
Все сокровища отняли —
Ты же непохищаема.
Ты скрывалась от гибели
Не во мраке нетающем —
В крыльях орлиных прядая,
В пепле хижин блистаючи.
Тебя жгли — пламенела ты,
И в огне не сгоравшая,
И тебя не развеяли
Вихри, лесом игравшие.
На мечах написала ты
Знаки чести упорные:
«Лучше пасть, но со славою,
Чем влачить дни позорные».
Книга! Шла пред народом ты,
В рог бессмертья трубящая.
Руставели писал тебя,
Кудри, славой звенящие.
С ним писал блеск зари тебя,
Гул обвала, как замертво,
Нес орел перо лучшее,
Тигр-соратник — пергаменты.
Твое сердце, как молодость,
Никогда не состарится.
Песня, утром пропетая,
Семь веков уже славится.
Ты промчись, златокрылая,
Все края мира радуя!
Ты — приданое матери,
Меч и щит моих прадедов.
511. ТОТ, КТО СЛОЖИЛ ПЕРВЫЙ ГРУЗИНСКИЙ СТИХ
Кто ж был ты, первый, что стихи сложил,
Счастливый, безымянный, полный силы,
И в слово — песни душу ты вложил,
И вдруг стихом свирель заговорила?
Испепелен, лежал ли под стеной,—
Тебя нашел я на раскопках в Мцхета,
Быть может, ты воскрес передо мной
В сиянье зедазенского рассвета?
И, может, вырос из костей твоих
Тростник, под ним Арагви струи пели,
Иль телом ты переплелся, как стих,
С бессмертною резьбой Светицховели.
Быть может, ты туман, что над Курой,
И стриж задел твои крыла живые, —
Не знаю… Ты всегда передо мной,
Ты, кто сложил грузинский стих впервые!
Реваз Маргиани
512. НА АРАБАТСКОЙ СТРЕЛКЕ
Ветер и ливень — холод суровый,
Замер берег печальный,
Виден Сиваш левее Азова,
Одетый, как смертью, молчаньем.
Справа азовские волны вскипают,
Слева Сиваш — безмолвная тайна,
Мы в середине, грозою сверкая, —
Сказочный путь на Украйну.
На Арабатской стрелке мы встали,
Север в глазах наших ширью маячит,
Там далеко, словно точка простая,
Виден корабль с перебитою мачтой.
Всё же и в дождь водяные горы
Пеной сияют волны звенящей,
Справа — Азовского моря просторы,
Слева — Сиваш, тишину хранящий.
На Арабатской стрелке — послушан —
Легкие тени несутся крылато,
Будто всё море и вся эта суша
Служат для стрелки доской циферблата.
Справа азовские волны вскипают,
Слева Сиваш — безмолвная тайна,
Мы в середине, грозою сверкая,—
Сказочный путь на Украйну.
Ило Мосашвили
513. ГОМБОРСКАЯ НОЧЬ
Вечер идет, как горами проворный кистинец,
В башлыке, в бурке черной, курчавой.
Хочу чувствовать землю, говорить с нею ныне,
Сосать ее травы…
Вокруг восседают, как старейшины, горы,
Шлют гонцами нам белые дымы,
Их туманов нас кутает ворох,
Словно думы о крае родимом.
Мы с охоты сейчас, как Важа Пшавела когда-то.
Небо, привал на траве наилучшей…
Встретишь оленя мычащего с грудью пробитой —
Скрой его, туча!
Мясо жарится, в пламя вонзились шампуры,
В чашках кожаных — вино алое…
Вымя оленье — луна полная, бурая.
Небо малое…
Потопить нас безбрежная темень грозится,
Ночь, как бурка, мне плечи совсем оттянула.
Прощайте, друзья, — сердце слезами дробится.
Навсегда мы расстались, погоня меня не вернула б…
В благовонной траве мы, на приволье открытом,
Кличет выводок вспугнутый вожака своего.
Где-то в чаще олень ревет с грудью пробитой, —
Ночь, пригрей его!
Иосиф Нонешвили
514. ОСЕННЯЯ НОЧЬ В КАХЕТИИ
Ночь поднялась
Над горной грядою,
В тьму опрокинув корзину алмазов,
Старый Сигнахи
Встал тамадою,
Ширь озирая сверкающим глазом.
Словно проносится
Ласточек стая.
Тонко шуршат алазанские травы,
И серебрится
Гомбор крутая
Грива лесов на камнях величавых.