3. «Один тиран — не будем имя…»
Один тиран — не будем имя
Его мы к ночи называть —
Пришел он с ордами своими
Наш Ленинград завоевать.
Вообразил в кошмаре дымном
И с помраченной головой,
Что превратит наш город дивный
В пустынный хаос над Невой.
И весть дошла до края света —
Навстречу силе огневой
Встал Ленинград, в грозу одетый,
И принял вызов боевой.
И где искать теперь тирана —
Где прах развеялся немой?
А он, как прежде, утром рано
Встает и блещет, город мой.
Шагает в золотом узоре,
В узоре солнечных оград —
О, Ленинград! Какие зори,
Какое счастье — Ленинград!
4. «Лес полон то звоном, то воем…»
Лес полон то звоном, то воем.
Никак разобрать не могу,
Откуда берется такое —
Деревья, разбитые боем,
Стоят в почерневшем снегу.
С колючей обмоткой рогатка
Висит на сожженной сосне,
Колючая проволока шатко
Качается, словно во сне.
Заброшена взрывом рогатка,
Гудит, и звенит, и поет,
И стонет в тоске, как солдатка,
Как ротный, в атаку зовет.
Нет, это не арфа Эола,
Здесь ветер колючей струной
Над мира пустыней тяжелой
Звучит в красоте ледяной.
А снег на убитых не тает…
На дикой сосне, на весу,
Солдатская арфа играет
В ночном и бессмертном лесу.
5. «В той же комнате, где Пушкин…»
Я увидел бронзовую деву с разбитым кувшином, сидящую в лицейской комнате поэта в освобожденном городе Пушкине.
В той же комнате, где Пушкин,
Лицеист с пером гусиным,
Голос муз впервые слушал,
Мира светлые рубины;
В доме бывшего Лицея,
В кресле темном и старинном,
Там сидела, бронзовея,
Чудо-девушка с кувшином.
На плечах шинель у девы.
Ночь в окне… Свеча пылает,
И она, как отблеск гнева,
Всё лицо преображает.
Светлый луч бежит вдоль шеи,
Только деве не до света,
Точно вышла из траншеи
Дева-мстительница эта.
Боевой достойна чести,
Шла в атаку непреклонно,
И вошла с бойцами вместе
В город свой освобожденный,
И пришла туда, где Пушкин,
Лицеист с пером гусиным,
Голос грозной Музы слушал,
Мира черные глубины.
6. СТРЕЛА ПАПУАСА
Привез тот лук не вождь суровый —
Ученый с доброю душой,
Держал тот лук, с Гвинеи Новой,
Дикарь — раскрашенный, большой.
Смотрели взрослые и дети,
Как он в музее над Невой
Свой лук держал почти столетье
С натянутою тетивой.
Когда же средь осады гула
У дико вспененной Невы
Волна взрывная дом качнула —
Стрела сорвалась с тетивы,
Как будто место вдруг сместилось,
Родные встали берега,
И с гулким посвистом вонзилась
В дверь шкапа, словно в грудь врага.
И свет пожара огнекрылый,
Ворвясь, как дальняя заря,
Вдруг осветил в лице застылом
И гнев и ярость дикаря,
Который вышел на мгновенье
Из неподвижности своей —
Чтоб отразить в недоуменье
Налет нежданных дикарей.
7. «Какое уже на войне любованье?..»
Какое уже на войне любованье?
Великая тяжесть труда,
Дорог и сражений чередованье,
Могилы. Из жести звезда.
Но мы понимали того генерала.
Что крикнул в смертельном аду,
Увидев в атаке народ свой бывалый:
«Смотри, молодцами идут!»
8. «Когда мы слышали слова…»
Когда мы слышали слова:
«Я — ленинградская вдова»,
То ей сердечно отвечали
Словами, полными печали.
Но «ленинградский я вдовец» —
Звучало тускло, как свинец.
Пускай он худ был, как скелет,
Он громких слов не ждал в ответ.
С лицом, как старый, серый мел,
Он плакать права не имел.
Имел он в городе своем,
Где прожил жизнь, где мы живем,
Смертельным схваченном кольцом,
Одно лишь право — быть бойцом!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Посвящается М. К. Н.
9. МАЛАЯ ГРЕБЕЦКАЯ, 9/5
Здесь, на квартире преподавателя пехотного юнкерского училища К. Ф. Неслуховского, с осени 1906 года до начала 1907 года работал В. И. Ленин. Там же происходил ряд совещаний членов ЦК РСДРП.
О, эта редкая квартира,
Где с наивысшей простотой
Крыло неведомого мира
Касалось мебели простой.
Среди обычных дел и малых,
Всему живущему взамен,
Рождалось чувство небывалых,
Непредставимых перемен.