Склонившись над душой, расцветшей втайне,Над чашей ароматов и заслуг,Не зная речи, в сумерках желанийВкусивший от тепла воздетых рук, –Он понимал, что говорят вокруг.
Скользят не по дороге лета сани,Зимою колесницы слышен стук.Над ним и в нём, концом его исканий,Ствол вечности с дуплом избытых мук. –Он понимал, что говорят вокруг.
Лабиринт
И звук свирели с нивы непочатой,Исполнен лепета птенцов,Слетел с высот – и веки запечатал,И усмехается в лицо.
Но иллирийцы напрягают луки,Опутан нитью остров Крит,И не пойму: то крылья или руки,И не хочу глаза открыть.
Роберту Стивенсону
Стучат настойчиво. Дверь отвечаетТаким же стучащим: «Кто?» –И в чашке качается, вместо чая,Из книги сухой цветок.
Мой дом встревожен. С обложкой белойВозилась ключница час.Все только спали. Все живы, целы,Зевают окна, лучась.
Узнай себя в этом старом рае,В негромком особняке,С погасшим садом душой играяИ с веточкой лет в руке.
«Спицы лета вертятся быстрей…»
Спицы лета вертятся быстрей,Но и в них целую гром и шорох –Мудрый город, круглый год кудрей,Чёрною росою орошённых.
Окунаешь в пену и смолуЛокон золотеющий, летящий,Наполняешь полднем лёгкий луг,Жёлтым соком – жаждущие чащи.
Раствори мне губы в этот час,И ворота неба, и бутоны:В голубые гимны облачась,Седину светил губами трону!
Н. З.
Ты ли, под ливнем презренья намокший,Прячущий птицу о нас под плащом,С неба ниспавший и скоро умолкший, –Ты ль, как реченье, устам возвращён?
Ты ль изъяснишь нам природу заката,Ты ль, онемев, повествуешь о днях –В них полевые крылатые сватыПесней сестре огласили дубняк?
Жертвенной башней стояла разруха,Землю заклали, и падала соль –Соединялись опавшие рукиСмерти и радости в мысли лесной.
Ирландия
Ты – болот и трясин колонист –Пренебрёг водопадом гортанным:Рукавом от чудес заслонись,Ослеплённый ирландским преданьем –
Как оделись в печаль доголаИ тела их оленьи, и лица,Как из лука выходит стрела,Будто слово из уст прозорливца,
Как зелёный пронзён средь полей,Как в огонь увлекает багровый,Как настигнутый синий оленьЗакрывает надмирную кровлю,
О зверье застывающих чащВозвещая серебряным горном,Расстилая светящийся плащВ дольнем мире – и в Имени горнем.
Из книги «Кленовый клан»
1974–1976
«Сокрытой гранью глаза зрел я гурий…»
Сокрытой гранью глаза зрел я гурий.Тот сад – вне мира, ибо в скорлупеЛюбая часть захвачена орехом.И жаркие слова, подобно рекам,Стекались к ним, когда отшельник пел.Их слушали, безмолвно брови хмуря.
«И если встречаешься с деревом сонным…»
И если встречаешься с деревом сонным,Желая к заре пробужденья ему, –Оно, не ответив, как воинством конным,Умчится листвой в безвозмездную тьму.
И часто, событьем скользя плоскодоннымПо водам забывчивым скраденных стран,Сухой донесётся до берега гомон –Покровом дороге и в пищу кострам.
Его собираем на память, но кто намЛегчайших частиц распахнёт естество?А он, истолчённый, рассыплется звономИ стоном – и больше в нём нет ничего…
Мотылёк
О, не летавший вовсе не жил,И ждёт бурлящая смолаИль холод ждёт его. Но где жеДуша осуждена былаЛетающая? Даже реже,Чем в глаз вонзается игла,Случится то, что с Силой ЗлаПроизошло.
Недвижны межиМеж тварью, что во тьме ползла, –И той, что дни считала те же,Раскинутые веси нежаПод перекладиной крыла:Такая, лишь смежила вежды –Из тьмы в нетленье перешла.
Простором медленного взлётаИ ты, погибший, одарён:Тебя носил счастливый сонИз края в край, в ночах без счёта,И обо всём земном заботыТы оставлял внизу, лишёнТелесной тягостной дремоты.