Выбрать главу

Берлин, 1929 г.

"Для странствия ночного мне не надо…"

Для странствия ночного мне не надо    ни кораблей, ни поездов. Стоит луна над шашечницей сада.    Окно открыто. Я готов. И прыгает с беззвучностью привычной,    как ночью кот через плетень, на русский берег речки пограничной    моя беспаспортная тень. Таинственно, легко, неуязвимо    ложусь на стены чередой, и в лунный свет, и в сон, бегущий мимо,    напрасно метит часовой. Лечу лугами, по лесу танцую —    и кто поймет, что есть один, один живой на всю страну большую,    один счастливый гражданин. Вот блеск Невы вдоль набережной длинной.    Все тихо. Поздний пешеход, встречая тень средь площади пустынной,    воображение клянет. Я подхожу к неведомому дому,    я только место узнаю… Там, в темных комнатах, все по-другому    и все волнует тень мою. Там дети спят. Над уголком подушки    я наклоняюсь, и тогда им снятся прежние мои игрушки,    и корабли, и поезда.

20 июля 1929

ВОЗДУШНЫЙ ОСТРОВ

Средь пустоты, над полем дальним, пласты закатных облаков казались призраком зеркальным океанических песков. Как он блистает, берег гладкий, необитаемый… Толчок, дно поднимается под пяткой, и выхожу я на песок. Дрожа от свежести и счастья, стою я, новый Робинзон, на этой отмели блестящей, пустой лазурью окружен. И странно вспоминать минуту недоумения, когда нащупала мою каюту и хищно хлынула вода; когда она, вращаясь зыбко в нетерпеливости слепой, внесла футляр от чьей-то скрипки и фляжку унесла с собой. О том, как палуба трещала, приняв смертельную волну, о том, как музыка играла, пока мы бурно шли ко дну, пожалуй, будет и нетрудно мне рассказать когда-нибудь… Да что ж мечтать, какое судно на остров мой направит путь. Он слишком призрачен, воздушен. О нем не знают ничего. К нему создатель равнодушен. Он меркнет, тает… нет его. И я охвачен темнотою, и, сладостно в ушах звеня и вздрагивая под рукою, проходят звезды сквозь меня.

Август 1929

ОБЛАКА

Насмешлива, медлительна, легка их мимика средь синего эфира. Объятьям подражают облака. Ленивая небесная сатира на тщание географа, на лик изменчивый начертанного мира; грызет лазурь морская материк. И — масками чудовищными — часто проходят образы земных владык: порою, в профиль мертвенно-лобастый распухнет вдруг воздушная гора, и тает вновь, как тает коренастый макроцефал, которого вчера лепили дети красными руками, а нынче точит оттепель с утра. И облака плывут за облаками.

25. 8. 29.

"Вздохнуть поглубже и, до плеч"

Вздохнуть поглубже и, до плеч в крылья вдев расправленные руки, с подоконника на воздух лечь и лететь, наперекор науке, с переменным трепетом стрижа; вдоль сада пронестись, и метить прямо в стену, и, перешагнув, над самой землей скользнуть, и в синеву, дрожа, взмыть… Боюсь, не вынесу полета.. — Нет, вынес. На полу сижу впотьмах, и в глазах пестро, и шум в ушах, и блаженная в плечах ломота.

1929 г.

БУДУЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ

Ты, светлый житель будущих веков, ты, старины любитель, в день урочный откроешь антологию стихов, забытых незаслуженно, но прочно. И будешь ты как шут одет на вкус моей эпохи фрачной и сюртучной. Облокотись. Прислушайся. Как звучно былое время — раковина муз. Шестнадцать строк, увенчанных овалом с неясной фотографией… Посмей побрезговать их слогом обветшалым, опрятностью и бедностью моей. Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен. К тебе на грудь я прянул через мрак. Вот холодок ты чувствуешь: сквозняк из прошлого… Прощай же. Я доволен.