Выбрать главу

[1925]

(обратно)

100%*

Шеры…     облигации…          доллары…               центы… В винницкой глуши тьмутараканясь, так я рисовал,        вот так мне представлялся               стопроцентный американец. Родила сына одна из жен. Отвернув      пеленочный край, акушер демонстрирует:           Джон как Джон. Ол райт! Девять фунтов,        глаза —            пятачки. Ощерив зубовный ряд, отец   протер       роговые очки: Ол райт! Очень прост       воспитанья вопрос, Ползает,     лапы марает. Лоб расквасил —         ол райт!             нос — ол райт! Отец говорит:        «Бездельник Джон. Ни цента не заработал,           а гуляет!» Мальчишка      Джон         выходит вон. Ол райт! Техас,    Калифорния,          Массачузэ́т. Ходит    из края в край. Есть хлеб —       ол райт!          нет — ол райт! Подрос,     поплевывает слюну, Трубчонка      горит, не сгорает. «Джон,    на пари,        пойдешь на луну?» Ол райт! Одну полюбил,        назвал дорогой. В азарте     играет в рай. Она изменила,        ушел к другой. Ол райт! Наследство Джону.          Расходов —               рой. Миллион     растаял от трат. Подсчитал,      улыбнулся —            найдем второй. Ол райт! Работа.    Хозяин —         лапчатый гусь — обкрадывает       и обирает. Джон    намотал        на бритый ус. Ол райт! Хозяин выгнал.        Ну, что ж! Джон    рассчитаться рад. Хозяин за кольт,         а Джон за нож. Ол райт! Джон    хозяйской пулей сражен. Шепчутся:      «Умирает». Джон услыхал,        усмехнулся Джон. Ол райт! Гроб.    Квадрат прокопали черный. Земля —     как по крыше град. Врыли.     Могильщик          вздохнул облегченно. Ол райт! Этих Джонов       нету в Нью-Йорке. Мистер Джон,        жена его            и кот зажирели,      спят        в своей квартирной норке, просыпаясь      изредка          от собственных икот. Я разбезалаберный до крайности, но судьбе     не любящий           учтиво кланяться, я,    поэт,    и то американистей самого что ни на есть           американца.

[1925]

(обратно)

Американские русские*

Петров    Капла́ном         за пуговицу пойман. Штаны    заплатаны,         как балканская карта. «Я вам,     сэр,      назначаю апо̀йнтман. Вы знаете,      кажется,          мой апа̀ртман? Тудой пройдете четыре блока, потом    сюдой дадите крен. А если    стритка̀ра набита,            около можете взять       подземный трен. Возьмите     с меняньем пересядки тикет и прите спокойно,         будто в телеге. Слезете на ко́рнере          у дрогс ликет, а мне уж     и пинту         принес бутле́гер. Приходите ровно         в се́вен окло́к, — поговорим      про новости в городе и проведем      по-московски вечерок, — одни свои:      жена да бо́рдер. А с джабом завозитесь в течение дня или   раздумаете вовсе — тогда    обязательно         отзвоните меня. Я буду    в о̀фисе». «Гуд бай!» —       разнеслось окре́ст и кануло     ветру в свист. Мистер Петров        пошел на Вест, а мистер Каплан —          на Ист. Здесь, извольте видеть, «джаб»,               а дома                 «цуп» да «цус». С насыпи      язык        летит на полном пуске. Скоро    только очень образованный                француз будет    кое-что       соображать по-русски. Горланит     по этой Америке самой стоязыкий      народ-оголтец. Уж если     Одесса — Одесса-мама, то Нью-Йорк —        Одесса-отец.