Выбрать главу

[1925]

(обратно)

Мексика — Нью-Йорк*

Бежала     Мексика         от буферов горящим,     сияющим бредом. И вот    под мостом         река или ров, делящая     два Ларедо. Там доблести —         скачут,            коня загоня, в пятак     попадают         из кольта, и скачет конь,       и брюхо коня о колкий кактус исколото. А здесь       железо —         не расшатать! Ни воли,     ни жизни,          ни нерва вам! И сразу     рябит        тюрьма решета вам   для знакомства          для первого. По рельсам      поезд сыпет, под рельсой       шпалы сыпятся. И гладью     Миссисипи под нами миссисипится. По бокам     поезда        не устанут сновать: или хвост мелькнет,          или нос. На боках поездных         страновеют слова: «Сан Луи́с»,       «Мичига́н»,            «Иллино́йс»! Дальше, поезд        огнями расцвеченный! Лез,   обгоняет,       храпит. В Нью-Йорк несется          «Тве́нти се́нчери экспресс».      Курьерский!           Рапи́д! Кругом дома,       в этажи затеряв путей    и проволок множь. Теряй шапчонку,         глаза задеря, все равно —       ничего не поймешь!

[1926]

(обратно)

Бродвей*

Асфальт — стекло.         Иду и звеню. Леса и травинки —          сбриты. На север     с юга       идут авеню, на запад с востока —             стриты. А между —      (куда их строитель завез!) — дома   невозможной длины. Одни дома      длиною до звезд, другие —      длиной до луны. Янки   подошвами шлепать            ленив: простой     и курьерский лифт. В 7 часов     человечий прилив, в 17 часов —       отлив. Скрежещет механика,           звон и гам, а люди    немые в звоне. И лишь замедляют         жевать чуингам, чтоб бросить:       «Мек мо́ней?» Мамаша     грудь       ребенку дала. Ребенок,     с каплями и́з носу, сосет    как будто        не грудь, а долла́р — занят    серьезным        бизнесом. Работа окончена.         Тело обвей в сплошной         электрический ветер. Хочешь под землю —           бери собвей, на небо —      бери элевейтер. Вагоны     едут       и дымам под рост, и в пятках      домовьих          трутся, и вынесут      хвост        на Бру́клинский мост, и спрячут      в норы         под Гу́дзон. Тебя ослепило,        ты         осовел. Но,       как барабанная дробь, из тьмы     по темени:            «Кофе Максве́л гуд   ту да ласт дроп». А лампы     как станут          ночь копать, ну, я доложу вам —          пламечко! Налево посмотришь —           мамочка мать! Направо —      мать моя мамочка! Есть что поглядеть московской братве. И за́ день     в конец не дойдут. Это Нью-Йорк.        Это Бродвей. Гау ду ю ду! Я в восторге       от Нью-Йорка города. Но       кепчонку       не сдерну с виска. У советских       собственная гордость: на буржуев      смотрим свысока.