«Русь моя, Россия, дом, земля и матерь…»*
Кони ржут за Сулою…
Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!Ты для новобрачного – свадебная скатерть,
Для младенца – колыбель, для юного – хмель,Для скитальца – посох, пристань и постель,
Для пахаря – поле, для рыбаря – море,Для друга – надежда, для недруга – горе,
Для кормщика – парус, для воина – меч,Для книжника – книга, для пророка – речь,
Для молотобойца – молот и сила,Для живых – отцовский кров, для мертвых – могила,
Для сердца сыновьего – негасимый свет.Нет тебя прекрасней и желанней нет.
Разве даром уголь твоего глаголаРдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?
Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,Твой не красил кровью бебряный рукав?
Разве киноварный плащ с плеча РублеваНа ветру широком не полощет снова?
Как душе – дыханье, руке – рукоять.Хоть бы в пропасть кинуться – тебя отстоять.
Памяти Марины Цветаевой*
I. «Где твоя волна гремучая…»
Где твоя волна гремучая,Душный, черный, морской прибой, —Ты, крылатая, звезда падучая,Что ты сделала с собой?
Как светилась ты, милостивица,Все раздаривая на пути.Встать бы, крикнуть бы, воспротивиться,Подхватить бы да унести —
Не удержишь – и поздно каяться:Задыхаясь, идешь ко дну.– Так жемчужина опускаетсяВ заповедную глубину.
II. «Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина…»
Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,Как трубы ангелов над городом поют,И только горечью своей неисцелимойНаш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд,Как брали прах родной у стен ИерусалимаИзгнанники, когда псалмы слагал ДавидИ враг шатры свои раскинул на Сионе.А у меня в ушах твой смертный зов стоит,За черным облаком твое крыло горитОгнем пророческим на диком небосклоне.
III. «Друзья, правдолюбцы, хозяева…»
Друзья, правдолюбцы, хозяеваПродутых смертями времен,Что вам прочитала Цветаева,Придя со своих похорон?
Присыпаны глиною волосы,И глины желтее рука,И стало так тихо, что голосаНе слышал я издалека.
Быть может, его назначениеЛишь в том, чтобы, встав на носки,Без роздыха взять ударениеНа горке нечетной строки.
Какие над Камой последниеСлова ей на память пришлиВ ту горькую, все еще летнюю,Горючую пору земли,
Солдат на войну провожающейИ вдо́вой, как ро́дная мать,Земли, у которой была ещеПовадка чужих не ласкать?
Всем клином, всей вашей державоюВы там, за последней чертой —Со всей вашей правдой неправоюИ праведной неправотой.
IV. Стирка белья
Марина стирает белье.В гордыне шипучую пенуРабочие руки ееШвыряют на голую стену.
Белье выжимает. Окно —На улицу настежь, и платьеРазвешивает.Все равно,Пусть видят и это распятье.
Гудит самолет за окном,По тазу расходится пена,Впервой надрывается днемВоздушной тревоги сирена.
От серого платья в окнеТемнеют четыре аршинаДо двери.Как в речке на дне —В зеленых потемках Марина.
Два месяца ровно со лбаОтбрасывать пряди упрямо,А дальше хозяйка – судьба,И переупрямит над Камой…
V. Как двадцать два года тому назад
И что ни человек, то смерть, и что ниБылинка, то в огонь и под каблук,Но мне и в этом скрежете и стонеДругая смерть слышнее всех разлук.
Зачем – стрела – я не сгорел на лонеПожарища? Зачем свой полукругНе завершил? Зачем я на ладониЖизнь, как стрижа, держу? Где лучший друг,
Где божество мое, где ангел гневаИ праведности? Справа кровь и слеваКровь. Но твоя, бескровная, стократСмертельней. Я отброшен тетивоюВойны, и глаз твоих я не закрою.И чем я виноват, чем виноват?
VI. Через двадцать два года
Не речи, — нет, я не хочуТвоих сокровищ – клятв и плачей, —Пера я не переучу, —И горла не переиначу, —