«Я много знал плохого и хорошего…»*
Я много знал плохого и хорошего,Умел гореть, как воск, любить и петь,И наконец попал я в это крошево.Что я теперь? Голодной смерти снедь.
Судьба права: не мне, из глины взятому,Бессмертное открыто бытие,Но – боже правый! – горько мне, крылатому,Надеяться на слепоту ее.
Вы, пестуны мои неосторожные,Как вы меня забыть в беде могли?Спасибо вам за крылья ненадежные,За боль в плечах, за белизну в пыли,
За то, что ни людского нет, ни птичьегоНет заговора, чтобы вкось иль ввысьНа островок рвануться, и достичь его,И отдышаться там, где вы спаслись.
«Чего ты не делала только…»*
Чего ты не делала только, чтоб видеться тайно со мною…Тебе не сиделось, должно быть, за Камой, в дому невысоком,Ты по́д ноги стлалась травою, уж так шелестела весною,Что боязно было: шагнешь — и заденешь тебя ненароком.
Кукушкой в лесу притаилась и так куковала, что людиЗавидовать стали: ну вот, Ярославна твоя прилетела!И если я бабочку видел, когда и подумать о чудеБезумием было, я знал: ты взглянуть на меня захотела.
А эти павлиньи глазки́ — там лазори по капельке былоНа каждом крыле – и светились… Я, может быть, со́ свету сгину,А ты не покинешь меня, и твоя чудотворная силаТравою оденет, цветами подарит и камень, и глину.
И если к земле присмотреться, чешуйки все в радугах. НадоОслепнуть, чтоб имя твое не прочесть на ступеньках и сводахХоро́м этих нежно-зеленых. Вот верности женской засада:Ты за́ ночь построила город и мне приготовила отдых.
А ива, что ты посадила в краю, где вовек не бывала?Тебе до рожденья могли терпеливые ветви присниться,Качалась она, подрастая, и соки земли принимала.За ивой твоей довелось мне, за ивой от смерти укрыться.
С тех пор не дивлюсь я, что гибель обходит меня стороною:Я должен ладью отыскать, плыть и плыть и, замучась, причалить,Увидеть такою тебя, чтобы вечно была ты со мною,И крыл твоих, глаз твоих, рук – никогда не печалить.
Приснись мне, приснись мне, приснись, приснись мне еще хоть однажды.Война меня потчует солью, а ты этой соли не трогай,Нет горечи горше, и горло мое пересохло от жажды,Дай пить, напои меня, дай мне воды хоть глоток, хоть немного.
«Если б ты написала сегодня письмо…»*
Если б ты написала сегодня письмо,До меня бы оно долетело само,
Пусть без марок, с помарками, пусть в штемпелях,Без приписок и запаха роз на полях,
Пусть без адреса, пусть без признаний твоих,Мимо всех почтальонов и почт полевых,
Пусть в землянку, сквозь землю, сюда, – все равноДо меня бы само долетело оно.
Напиши мне хоть строчку одну, хоть однуПтичью строчку из гласных сюда, на войну.
Что письмо! Хорошо, пусть не будет письма,Ты меня и без писем сводила с ума,
Стань на Запад лицом, через горы твои,Через сини моря иоа аои.
Хоть мгновенье одно без пространств и времен,Только крылья мелькнут сквозь запутанный сон,
И, взлетая, дыханье на миг затаи —Через горы-моря иоа аои!
«Здесь дом стоял. Жил в нем какой-то дед…»*
Здесь дом стоял. Жил в нем какой-то дед,Жил какой-то мальчик. Больше дома нет.
Бомба в сто кило, земля черным-черна,Был дом, нету дома. Что делать, война!
Куча серых тряпок, на ней самовар,Шкафчик, рядом лошадь, над лошадью пар.
Вырастет на пустыре лебеда у стены.Здесь навсегда поселятся бедные духи войны.
А то без них некому будет скулить по ночам,Свистеть да гулять по нетопленым печам.
«Стояла батарея за этим вот холмом…»*
Стояла батарея за этим вот холмомНам ничего не слышно, а здесь остался гром,Под этим снегом трупы еще лежат вокруг,И в воздухе морозном остались взмахи рук.Ни шагу знаки смерти ступить нам не дают.Сегодня снова, снова убитые встают.Сейчас они услышат, как снегири поют.