Выбрать главу
Ей придется всем владеть И сношенья с ним иметь… Впрочем, что же, бог помилуй! Как войдем мы только в силу, Можно, знаешь, и тово… Рати двинуть на него… Не большая ведь персона, Да и светит-то как соня, Не заботясь ни о чем, Ну да мы его пугнем!» Молча слушал Пантелей То, что баял Елисей, И потом сказал с улыбкой: «Ну, смотри, брат, как ошибкой Не вломися в чепуху, Уморишь всех со смеху… Есть ли месяцу причина Выходить за твово сына? Да притом и небеса Без него что за краса!..» Елисей вельми серчает И, подумав, отвечает: «Что сказал, то докажу, Всех на свете пристыжу». Тут он всё пересказал, Что мудрец ему сказал. Пантелей пожал печами. «Славны бубны за горами», — Он подумал, а потом Занялся и пирогом… Так прошло около часу, Елисей напился квасу И хотел ложиться спать На дубовую кровать, Вдруг, обрадованный, слышит: У ворот свиньюшка дышит Так, что ажно всё дрожит. Елисей туда бежит, Сына у двери встречает, Лобызает, обнимает, А Роман вместо ответа: «Вот царевна Ясносвета», — Говорит ему, и он Отпускает ей поклон… Сердце пляшет от блаженства У царя! Все совершенства, Всё, чем славен женский пол, В Ясносвете он нашел. Весть гремит меж тем в народе, Что луны теперь в природе Уж не будет, что она За Романа отдана. Кто шататься в пьяном виде Ночью любит, тот в обиде Был при случае таком; А кто любит царский дом, Тот в сильнейшем был восторге, И в трактирах, и на торге, И в домах, и на дворах Пел с восторга, так что страх… И придворные того же Были мненья: всех пригожей, Всех яснее, всех белей, И прекрасней, и умней Все царевну признавали Да из чарок попивали… Лишь один царь Пантелей Что-то не был веселей… Без любви и без привету Он смотрел на Ясносвету, И так пристально смотрел, Что самой ей надоел… Чтоб скорей окончить дело И кутить опосле смело, В честь счастливому концу, Молодых ведут к венцу… Обвенчали по порядку… Чуть не пляшет царь вприсядку, Так он счастью сына рад! «Был я (мыслит он) богат, А теперь уже найпаче Буду впятеро богаче… Что за нужда, коль темно Будет в небе всё равно!.. И кому это обидно, Что луны не будет видно?» Молвит всяк, уняв тоску: «Знать в бессрочном отпуску, Знать, светить ей надоело, За другое взялась дело», — Потолкуют да потом И забудут чередом… От того их не убудет… Перву ночь теперь не будет В небе сумрачном луны, Диву даться все должны!.. Да и сам я подивуюсь, На невестку полюбуюсь: «Что, голубушка, сидишь На земле, а не глядишь Уж, как встарь бывало, с неба, Словно с год не евши хлеба…» Солнце красное садится, Люд крещеный веселится… Попиваючи винцо, Царь наш смотрит на кольцо На руке у Ясносветы И поет ей многи леты… Все спокойны, все поют, А найпаче того пьют… Царь лишь только Пантелей Не стает всё веселей… То глядит на новобрачных, То теченье облак мрачных Мутный взор его следит… Елисей ему твердит: «Что ты братец, что невесел, Что ты голову повесил?..» И уходит от него, Не добившись ничего… Там с придворными толкует, Как он солнышко надует, Как приданое луны Получить они должны, И потом, смеясь свирепо, Обращает взор на небо… Вдруг он видит: в  небеса Всходит свету полоса… Он попристальней глядит… Вот летит, летит, летит, Светом радостным блистает И на небо выплывает, Миловидна и красна, Словно прежняя, луна. «Различать я не умею (Говорит он Пантелею, Указав на высоту), Эту как зовут звезду?..» Пантелей глядит, хохочет, Елисея так порочит: «Ну, брат сделал ты чуху, Уморишь всех на смеху, Это просто ведь видна Настоящая луна…» — «Как!» — царь в бешенстве взывает, Мудреца тут призывает, Задает ему допрос. А мудрец, повеся нос, Елисею отвечает, Что он сам того не знает… В это время и все гости Небо взвидели; со злости Стали жалобно кричать, Что луна мешает спать, С мест своих все поскакали, Толковали, рассуждали И кричали так, что дом Обернули кверху дном… Сам царевич в изумленьи С места встал; как привиденье, Помутился, побледнел И на небо поглядел… А меж тем с большим свирепством Царь ругался над волшебством, Проклинал его как мог, Да простит ему то бог! «Чрез ошибку эту злую Взяли, может быть, простую Девку мы себе в родство (Говорит он). Шутовство, Что ли, это, в самом деле? Обмануть, что ль, нас хотели?» И, серчая, что есть сил Всю вселенну царь бранил… А меж тем царь Пантелей Делал во сто раз умней… С Ясносветою несчастной Что-то баял он согласно, Всё об чем-то вопрошал, Что-то всё припоминал… Знать бы было интересно, Да, на грех, то неизвестно… Наконец царь Пантелей Вдруг упал на шею к ней: «Дочь моя! мое рожденье, Небесам благодаренье! Вновь ты мне возвращена!» — Говорил он, а она Так и падает на шею Со слезами к Пантелею… Тут подходит Елисей: «Неужель отец ты ей?» (Вопрошает). «Да, она Точно та, что пленена Встарь была Ходинамелем». Одурманен, словно хмелем, И Роман пришел в тот час, Объяснилось всё как раз, Все четверо обнялися, Быть век в мире поклялися, Безобидно проживать Да деньжонки наживать. Снова кубки заблистали, Пить прилежней вдвое стали, И пошел такой тут пир, Что не знал подобных мир. Я там был три сряду ночи, Ел что было только мочи, За стаканом пил стакан, А всё не был сыт и пьян…

1841

Табак*

Табак не признан модным франтом, Но человек с прямым умом, Писатель с истинным талантом Живут, как с другом, с табаком. Нос образованный и дикий Его издревле уважал, И даже Фридрих, муж великий, Табак в карман жилетный клал. Наполеон пред жарким боем Им разгонял свою тоску, И вряд ли б он прослыл героем, Когда б не нюхал табаку. Табак смягчает нрав суровый, Доводит к почестям людей: Приятель мой через _бобковый_ Достиг _известных степеней_. Табак, наш разум просветляя, Нас к добродетели ведет; И если, трубку презирая, Весь свет понюхивать начнет, Добро, как будто в мире горнем, Здесь процветет с того числа И на земле табачным корнем Искоренится корень зла.