К тебе, о чистый дух, источник вдохновенья,
На крылиях любви несется мысль моя:
Она затеряна в юдоли заточенья,
4 И все зовет ее в небесные края.
Но ты облек себя в завесу тайны вечной:
Напрасно силится мой дух к тебе парить.
Тебя читаю я во глубине сердечной,
8 И мне осталося надеяться, любить.
Греми надеждою, греми любовью, лира!
В преддверьи вечности греми его хвалой!
11 И если б рухнул мир, затмился свет эфира
И хаос задавил природу пустотой, —
Греми! Пусть сетуют среди развалин мира
14 Любовь с надеждою и верою святой!
Спокойно дни мои цвели в долине жизни;
Меня лелеяли веселие с мечтой;
Мне мир фантазии был ясный край отчизны,
4 Он привлекал меня знакомой красотой.
Но рано пламень чувств, душевные порывы
Волшебной силою разрушили меня:
Я жизни сладостной теряю луч счастливый,
8 Лишь вспоминание от прежнего храня.
О муза! я познал твое очарованье!
Я видел молний блеск, свирепость ярых волн;
11 Я слышал треск громов и бурей завыванье:
Но что сравнить с певцом, когда он страсти полн?
Прости! питомец твой тобою погибает,
14 И, погибающий, тебя благословляет.
ЧЕТЫРЕ ОТРЫВКА ИЗ НЕОКОНЧЕННОГО ПРОЛОГА «СМЕРТЬ БАЙРОНА»[22][23]
I
Байрон
К тебе стремился я, страна очарований![24]
Ты в блеске снилась мне, и ясный образ твой,
В волшебные часы мечтаний,
На крыльях радужных летал передо мной.
5 Ты обещала мне отдать восторг целебной,
Насытить жадный дух добычею веков, —
И стройный хор твоих певцов,
Гремя гармонией волшебной,
Мне издали манил с полуденных брегов.
10 Здесь думал я поднять таинственный покров
С чела таинственной природы,
Узнать вблизи сокрытые черты
И в океане красоты
Забыть обман любви, забыть обман свободы.
II
Вождь греков
15 Сын севера! Взгляни на волны:
Их вражий покрыли корабли,
Но час пройдет — и наши чолны
Им смерть навстречу понесли!
Они еще сокрыты за скалою,
20 Но скоро вылетят на произвол валов.
Сын севера! готовься к бою.
Байрон
Я умереть всегда готов.
Вождь
Да! Смерть сладка, когда цвет жизни
Приносишь в дань своей отчизне.
25 Я сам не раз ее встречал
Средь нашей доблестной дружины,
И зыбкости морской пучины
Надежду, жизнь и все вверял.
Я помню славный берег Хио[25] —
30 Он в памяти и у врагов.
Средь верной пристани ночуя,
Спокойные магометане
Не думали о шуме браней.
Покой лелеял их беспечность.
35 Но мы, мы греки, не боимся
Тревожить сон своих врагов:
Летим на десяти ладьях;
Взвилися молньи роковые,
И вмиг зажглись валы морские.
40 Громады кораблей взлетели, —
И все затихло в бездне вод.
Что ж озарил луч ясный утра? —
Лишь опустелый океан,
Где изредка обломок судна
45 К зеленым несся берегам
Иль труп холодный, и с чалмою
Качался тихо над волною.
вернуться
Автограф — в ГБЛ, ф. 48 (Веневитиновых), к. 55, ед. хр. 6. Без заглавия. Впервые — изд. 1829 г., с. 19. В автографе, видимо, ошибочно ст. 3: «Она затеряна в сей доле заточенья», что противоречит содержанию произведения. В изд. 1829 г. ошибка исправлена: «Она затеряна в юдоле заточенья». Автограф находится под списком пушкинской эпиграммы (а не над списком, как ошибочно указывалось в изд. 1956 г. и 1960 г.; см. соответственно, с. 240 и 176) на редактора «Вестника Европы» М. Т. Каченовского «Охотник до журнальной драки...». Рядом — выполненный неизвестной рукой список на греческом языке отрывка из Фукидида (одна из речей Перикла). В изд. 1829 г. Стихотворение датировано 1825 г. Та же датировка принята и в изд. 1960 г. Нам представляется более правомерной датировка, данная в изд. 1956 г.: 1824 г. Все три упомянутых произведения помещены на обороте рапорта А. Н. Веневитиновой в Воронежскую дворянскую опеку. Из содержания рапорта следует, что он написан в промежутке между 23 и 30 сентября 1824 г. Именно к этим дням Веневитинов вернулся в Москву из поездки по воронежским имениям. И эпиграмма Пушкина, датированная 1824 г., и рапорт А. Н. Веневитиновой позволяют предположить, что стихотворение Веневитинова написано тоже в 1824 г., не ранее 23 сентября.
вернуться
Автограф — в ГВЛ, ф. 48 (Веневитиновых), к. 55, ед. хр. 8. Без заглавия. Впервые — изд. 1829 г., с. 20-21. В автографе имеется приписка: ««Спокойно» есть ложное выражение для певца, столь исполненного страсти, что его пламенные порывы не могут сравниваться [В изд. 1960 г. — неверно: «сравниться» (с. 176).] ни с свирепостью разъяренных волн, ни с треском грома, ни с завыванием бури». Вряд ли можно согласиться с предположением, приведенным в изд. 1960 г., что эта приписка является «чьим-то возражением <...> на стихотворение» (с. 176), ибо в «Сонете» речь идет о том же, что и в приписке: после того, как поэт обрел дар творчества, он лишился спокойствия. Более вероятно, что и стихотворение и приписка — вариации на одну и ту же тему (в этом случае становится понятным, почему и стихотворению и приписке предпослан знак NB). Своеобразным комментарием к стихотворению и приписке может служить прозаический отрывок «Что написано пером, того не вырубишь топором». Отрывок датирован понедельником 21 апреля <1824 г.>, что позволяет отнести к 1824 г. и сонет «Спокойно дни мои цвели в долине жизни...», который, к тому же, созвучен сонету «К тебе, о чистый дух, источник вдохновенья...», датированному концом 1824 г., — и не только по форме (сонетная форма у Веневитинова встречается только в этих двух стихотворениях), но и по содержанию: содержание сонета «Спокойно дни мои цвели в долине жизни...» как бы получает дальнейшее развитие в сонете «К тебе, о чистый дух...», рассказывающем о следующем этапе творческого становления,
вернуться
Рукопись (2-ой отрывок — автограф Веневитинова; 1, 3 и 4 отрывки — списки Н. Рожалина) — в ГБЛ, ф. 48 (Веневитиновых), к. 55, ед. хр. 5. 20 октября 1824 г. в английской газете «Morning Chronicle» было напечатано последнее стихотворение Байрона «В день моего тридцатишестилетия», один из основных мотивов которого — готовность умереть в бою ради правого дела. Именно этот мотив положен и в основу пролога, что позволяет предположить возможные истоки веневитиновского стихотворения.
вернуться
К тебе стремился я, страна очарований! — Байрон приехал в Грецию в 1823 г., чтобы принять участие в освободительной борьбе греков, восставших против турецкого ига.
вернуться
Хио (Хиос) — остров в Эгейском море.