Выбрать главу
Уже средь обширного поля близ леса Огромный и дикий обломок утеса К убийству певца утвержден алтарем. 120 Булатна секира лежала на нем, И возле, ждав жертвы, стояли убийцы. И вдруг, заскрипевши, глубокой темницы Отверзлися двери, стремится народ. 124 Увы! все готово ко смерти Эгила, Несчастному скальду отверста могила, Но скальд без боязни ко смерти идет. Ни вопли народа, кипящего мщеньем, 128 Ни грозная сталь, ни алтарь, ни костер Певца не колеблют, лишь он с отвращеньем Внимает, как бардов неистовый хор Гремит, недостойным Эльмора, хваленьем. 132 «О царь! — восклицал вдохновенный Эгил, — Позволь, чтоб, прощался с миром и пеньем, Пред смертью я песни свои повторил И тихо прославил на арфе согласной 136 Эльмора, которого в битве несчастной Сразил я, но так, как героя сразил». Он рек; но при имени сына Эльмора От ярости сердце царя потряслось. 140 Воззрев на Эгила с свирепостью взора, Уже произнес он... Как вдруг раздалось Унылое, нежное арфы звучанье. Армин при гармонии струн онемел, 144 Шумящей толпе он умолкнуть велел, И целый народ стал в немом ожиданье. Певец наклонился на дикой утес, Взял верную арфу, подругу в печали, 148 И персты его но струнам заиграли, И ветр его песню в долине разнес.
«Где храбрый юноша, который Врагов отчизны отражал 152 И край отцов, родные горы Могучей мышцей защищал? Эльмор, никем не побежденный, Ты пал, тебя уж боле нет. 156 Ты пал — как сильный волк падет, Бессильным пастырем сраженный.
Где дни, когда к войне кровавой, Герой, дружины ты водил, 160 И возвращался к Эльве с славой, И с Эльвой счастие делил? Ах, скоро трепетной девице Слезами матерь возвестит, 164 Что верный друг ее лежит В сырой земле, в немой гробнице.
Но сильных чтят благие боги, И он на крыльях облаков 168 Пронесся в горные чертоги, Геройских жительство духов. А я вдоль таинственного брега, Ночным туманом окружен, 172 Всегда скитаться осужден Под хладными волнами Лега[167].
О скальд, какой враждебный бог Среди отчаянного боя 176 Тебе невидимо помог Сразить отважного героя И управлял рукой твоей? Ты победил судьбой жестокой. 180 Увы! от родины далеко Могила будет твой трофей!
Уже я вижу пред собою, Я вижу алчущую смерть, 184 Готову над моей главою Ужасную косу простерть, Уже железною рукою Она меня во гроб влечет. 188 Прощай, прощай, красивый свет, Навеки расстаюсь с тобою,
А ты, игривый ветерок, Лети к возлюбленной отчизне, 192 Скажи родным, что лютый рок Велел певцу расстаться с жизнью Далеко от страны родной! Но что пред смертью, погибая, 196 Он пел, о них воспоминая, И к ним перелетал душой.
Уже настал мой час последний, Приди, убийца, я готов. 200 Приди, рази, пусть труп мой бледный Падет пред взорами врагов. Пусть мак с травою ароматной Растут могилы вкруг моей. 204 А ты, сын севера, над ней Шуми прохладою приятной».
Умолкнул, но долго и сами собой Прелестной гармонией струны звучали, 208 И медленно в поле исчез глас печали. Армин, вне себя, с наклоненной главой Безмолвен сидел средь толпы изумленной, — Но вдруг, как от долгого сна пробужденный: 212 «О скальд! что за песнь? что за сладостный глас? Всклицал он. — Какая волшебная сила Мне нежные чувства незапно внушила? Он пел — и во мне гнев ужасный погас. 216 Он пел — и жестокое сердце потряс. Он пел — и его сладкозвучное пенье, Казалось, мою утоляло печаль. О скальд... О Эльмор мой... нет. Мщение, мщенье! 220 Убийца! возьми смертоносную сталь... Низвергни алтарь... пусть родные Эгила Счастливее будут, чем горький отец. Иди. Ты свободен, волшебный певец». 224 И с радостным воплем толпа повторила: «Свободен певец!» Благодарный Эгил Десницу Армина слезами омыл И пред благодетелем пал умиленный.
228 Эгил возвратился на берег родной, Куда с нетерпеньем, под кровлей смиренной, Ждала его мать с молодою сестрой. Унылый, терзаемый памятью злою, 232 Он проклял свой меч и сокрыл под скалою. Когда же, задумчив, вечерней порой, Певец любовался волнением моря, Унылая тень молодого Эльмора 236 Являлась ему на туманных брегах. Но лишь на востоке краснела Аврора, Сей призрак, как сон, исчезал в облаках.

ЕВПРАКСИЯ[168]

вернуться

167

Остров Лего был, по мнению каледонцев, местом пребывания всех умерших, не воспетых бардами.

вернуться

168

Автограф — в ГБЛ, ф. 48 (Веневитиновых-Виельгорских), к. 55, ед. хр. 3, 3 лл.; там же, ед. хр. 34, лл. 1, 3-5.

Не вошедшие в изд. 1829 г. отрывки поэмы впервые были опубликованы в изд. 1956 г. При первой публикации был изменен порядок расположения некоторых частей поэмы в автографе. Так, три отрывка, которые заключают автограф (от слов: «Вдали, там, где в тени густой» до слов: «В одежде новой облечен»; от: «И в лесе зеленелись ветки» до: «И если верить старине»; от: «Едва ж с костров волною черной» до: «И лес со треском колебался») включены между двумя частями «Первого отрывка», остальные стихи автографа, также без сохранения порядка переписанных в нем строф, помещены после «Второго отрывка». Без пояснения вмонтированы в текст поэмы (как стихи 42-43) стихи: «Потупив очи голубые, сидела с ним рука с рукой», находящиеся на обороте обрезанного листа автографа и в результате оказавшиеся не связанными с сохранившимся текстом. В печатный текст поэмы введен отрывок с лицевой стороны обрезанного листа, начинающийся строкой: «В дворце, средь комнаты огромной» (всего 6 строк), тогда как эти строки на следующем листе переписаны Веневитиновым заново с исправлениями (вместо «дворец» — «терем», вместо «комнаты» — «покои») и продолжены далее. В изд. 1956 г. в окончательный текст поэмы введена также строфа (ст. 25-28):

В нем сердце к радости остыло, И пир ему теперь не мил. Давно ль он с Евпраксией милой Восторги юности делил, —

зачеркнутая в автографе, но с восстановительными точками под первой строкой.

Перестановки в тексте автографа, допущенные в изд. 1956 г., нарушают смысловую последовательность частей поэмы. Так, в автографе отрывок, начинающийся словами: «Но между тем, как над рекой / Батый готовит войско в бой» и кончающийся словами: «Любовь к отчизне показать», следует непосредственно после отрывка, начинающегося от слов: «Но грозные татар полки» до: «И в пене конь под ним дымится», — что — естественно, ибо в этом отрывке говорится о том, что войско Батыя готовится к сражению, и лишь затем следует отрывок: «Но между тем, как над рекой и т. д.». В изд. 1956 г. они переставлены; в результате оказывается нарушенной последовательность изложения событий. Переставлен и отрывок от слов: «Вокруг лишь вопли пораженных» до: «Волнам сердитым уступает», он следует в изд. 1956 г. за отрывком «Но грозные татар полки» и т. д., чем нарушается логика повествования. Действительно, в последнем отрывке речь ведется в предположительном плане, о том, как страшен бывает Батый «в жару сраженья», «Когда с улыбкой на устах, / С кинжалом гибельным в зубах, / Как вихрь он на врагов стремится / И в пене конь под ним дымится». В данный же момент: «Батый пред ними (татарами. — M. Ч.) на младом коне... и шаль... играет над его главой», т. е. Батый осматривает свои войска. В изд. 1956 г. следом за этим отрывком, сплошным текстом идет рассказ уже о бое, о том, что происходит в момент рассказа:

Везде лишь вопли пораженных, И звон щитов, и блеск мечей... Ни младости безгрешных дней, Ни старости седин почтенных Булат жестокий не щадит...

Никак не вяжутся эти строки с предыдущим описанием «смотра» Батыем своего воинства. К тому же, вряд ли, говоря о бое, поэт стал бы писать о булате, не щадящем «младости безгрешных дней» и «старости седин почтенных». Думается, что в приведенном выше отрывке речь идет о детях и стариках, которых «не щадят» татары и на выручку которым и приходят рязанские воины, ибо далее в автографе следует: «И вдруг раздался стук копыт. / Отряды конницы славянской / Во весь опор стремятся в бой». В автографе этот отрывок следует после начинающегося словами: «Но между тем, как над рекой» и можно предположить, что ему предшествовал (или был задуман) эпизод с описанием нападения татар на русское селение. Кстати, в автографе указанный отрывок начинается с нового листа и, возможно, предполагаемый эпизод оказался утерянным или же не был еще написан автором.

В изд. 1960 г. некоторые неточности предыдущего издания были устранены. Так, исключено в нем из основного текста поэмы двустишие: «Потупив очи» и т. д. (строки 42-43) и строки 25-28; правда, к сожалению, вместе с восстановленной затем Веневитиновым строкой (25-й): «В нем сердце к радости остыло». Восстановлена в изд. 1960 г. по автографу последовательность упомянутых в начале примечаний трех отрывков, начинающихся словами «Вдали, там, где в тени густой». Однако остальные указанные перемещения текста автографа, имевшие место в изд. 1956 г., были повторены и в изд. 1960 г.

В настоящем издании учитывается последовательность написания частей поэмы по автографу, которая, кстати, сохранена и в напечатанных впервые в изд. 1829 г. двух названных выше отрывках. Кроме того, текст поэмы для настоящего издания дан с устранением допущенных при публикации в изд. 1956 г. и 1960 г. неточностей, когда в некоторых случаях были не вполне точно прочитаны строки и слова в автографе, что порой искажало смысл содержания отдельных частей поэмы.

Вот некоторые, наиболее существенные исправления по автографу, осуществленные для настоящего издания:

Изд. 1960 г.
И в лесе трепетали ветки Сюда стекались наши предки, Теснилися со всех сторон Ударом суеверной стали Вдруг гром в бесшумных небесах В беседе дружеского круга Столь неожиданный набег Привел моголов в изумленье Ужасны суздальцев набеги Он сам невольно мчится вслед И вдруг, умчавшись с быстротой
Наст. изд.
И в лесе зеленелись ветки

[В автографе эти строки зачеркнуты, вместо них восстановлены зачеркнутые ранее строки:]

Стекалися со всех сторон Сюда с дарами наши предки Ударами их верной стали Вдруг гром в бестучных небесах В беседах дружеского круга

[В автографе вычеркнуты автором. Исключены и из наст. изд.]

Ужасен сих бойцов набег Он сам невольно мчится вспять И вдруг, сраженный быстротой

Возникновение у Веневитинова замысла поэмы, возможно, было связано со знакомством с «Думами» Рылеева, вышедшими в конце 1824 г. в Москве. Во всяком случае, поэма была написана не раньше 1823 г., ибо в тексте ее встречаются образы, восходящие к веневитиновскому переводу из Вергилия «Знамения перед смертью Цезаря», датированному 1823 г.

Судя по сохранившимся отрывкам, в основу поэмы был положен известный сюжет о гибели рязанского княжича Федора и его жены Евпраксии во время нашествия Батыя. Сюжет этот передавался в «Истории Государства Российского» Карамзина (т. 3, СПб., 1816, с. 270), в «Русском временнике, сиречь летописце» (ч. I, М., 1820). Однако оптимистический пафос «Евпраксии» (описание победы рязанских ратников над войском Батыя) связывает ее с одноименной трагедией Державина, заканчивающейся разгромом Батыя под Рязанью, что противоречило исторической правде.

В середине 20-х годов к сюжету о княжиче Федоре обратился и Грибоедов, начав работать над трагедией «Федор Рязанский» (см.: Краснов П. С. О «Федоре Рязанском». — Русская литература, 1973, No 3, с. 104-107). Случайное ли это совпадение или же результат возможных творческих контактов Грибоедова и Веневитинова? — Вопрос этот требует дополнительных разысканий. Вот некоторые факты из биографий обоих поэтов: Грибоедов часто в середине 20-х годов бывал в Москве, был в приятельских отношениях с В. Одоевским, с которым сам Веневитинов познакомился, по свидетельству Погодина, именно в доме Грибоедовых (см. погодинские записки о Д. Веневитинове. — ГВЦ, ф. 231, 1, 28, 2); Веневитинов настоятельно просит Шевырева переслать MB Грибоедову (см. письмо к Шевыреву). Все это позволяет предположить, что контакты между Веневитиновым и Грибоедовым были.