Возвратимся к Гомеру. Переход из одной из сих эпох в другую должен быть постепенным, и во всякой эпохе отражаются две другие. Теперь вопрос, на какой степени стоит Гомер. Философ ли он, т. е. выходит ли он от мысли общей, соединяет ли все в единство? Мпе кажется, что он совсем не философ, оттого, может, и выше своих последователей, но душа его была в гармонии с природой[327], ясно отражала впечатления природы, оттого поэмы его заключают лучшую философию, ибо они ясны и просты, как природа. Вы, может быть, с этим согласитесь, когда остановитесь на этой мысли:
человек, чтобы сделаться философом, т. е. искать мудрости, необходимо должен был раззнакомиться с природою, с своими чувствами. Младенец не философ.
Гамс[328] писал ко мне, что на днях, т. е. с первыми ездоками, Шеллинг прибудет в Москву. Вы, конечно, заметили, что «Телеграф» обещает мне ответ[329]; но если вы имели терпение прочесть его прочие антикритики[330], то, конечно, не будете мне советовать отвечать[331] такого рода литератору.
Принужден кончать, но буду непременно продолжать с вами эту переписку, жду только вашего мнения на эти мысли. Перевод Окена[332], как кончу, вам доставлю.
Выражения мне также часто изменяют при переводе Окена. Но меня то ободряет, что, может, нам предоставлено иметь хоть несколько влияния на образование нашего ученого языка[333] — образование весьма нужное.
Я надеюсь также защищать другие места моей статьи, на которые вы сделали мне замечания. Мне приятно хотя этими спорами обманывать пространство, нас разделяющее.
17. А. И. КОШЕЛЕВУ[334]
9 августа <18>25.
Москва Я не писал вам до сих пор о сей книге[335], любезный Александр Иванович, желая вас еще более удивить неожиданностию. Читайте и прочтя перечтите. Я не во всех местах равно согласен с сочинением, делал ему несколько замечаний, но не мог надивиться глубокосмыслию его, постоянной системе и философическому порядку. Ни вы, ни я, мы, верно, не читали на русском языке ничего подобного сему сочинению. Оно, как великолепное здание, возвышается на бесплодной равнине нашей теоретической словесности. В Германии такое произведение положило бы уже довольно прочное основание известности писателя. Впрочем, судите сами, и сообщите нам ваше мнение. Жду от вас письма и письма. Чем более, тем лучше.
Весь ваш Д. Веневитинов
18. А. И. КОШЕЛЕВУ И А. С. НОРОВУ[336]
<Конец августа — начало сентября 1825. Москва>
Две недели не писал я к вам, любезнейший Александр Иванович; другой бы начал извинениями, а я вам сделаю выписку из истории этих двух недель, и вы увидите причину, по которой я замедлил отвечать на ваше письмо. Одну неделю мы были в разъездах; ездили в деревню к тетке[337], ездили к гр<афине> Пушкиной[338], и писать было невозможно; другая причина, важная, важнейшая, вами уже может быть угадана. Взгляните на «Телеграф» и имейте терпение прочесть длинную, мне посвященную статью[339], смотрите, с какою подлостию автор во мне предполагает зависть к известности Пушкина[340], и судите сами, мог ли я оставить без ответа такое обвинение тогда, как все клянется Пушкиным и когда многие знают, что я писал статью на «Онегина». Вы можете себе представить, что я, прочтя эту антикритику, пошагал в комнате, потер себе лоб, поломал пальцы и взялся за перо. В один день вылилась статья — увы! — предлинная, и, кажется, убийственная для Полевого; но прежде, нежели ее отправить в Питер, я поклялся вперед ничего не печатать в этих ничтожных журналах и выбрать другую сферу действия[341]. Статьи Полевого произвели в нескольких приятелях негодование. В доказательство Рожалин послал в «В<естник> Е<вропы>» славное письмо[342] к р<е>д<а>кт<о>р<у>, в котором он защищает мои мнения и обличает самозванца-литератора, письмо дельное, которого никак не стоит Полевой и в котором сочинитель умел скрыть всякое личное участие. Киреевский[343] в жару также написал не совсем удачный сбор колкостей на Полевого, но потом разорвал написанное. Много пролитых чернил! Судите сами о моем маранье и о письме Рожалина; я их сегодня отправлю в ваш дом[344]. Киреевский послал вам Шеллинга и Окена[345], следственно я с своим переводом назад; а выписка из Блише[346] за всеми суетами еще не переписана. Сегодня невозможно мне продолжать наш ученый спор, но это отлагаю только до следующей почты. — Вы меня заставили много думать.
327
328
329
330
331
332
333
334
Список М. П. Погодина — в
335
336
Список М. П. Погодина — в
За неделю до того как было написано письмо, вышел 15 номер
337
339
340
341
342
343
344
345