Я уже выше писал, что тоска замучила меня. Здесь, среди холодного, пустого и бездушного общества, я — один. Скорее бы отсюда, в Москву, к вам.
Я ни за что не могу взяться.
Мало верст нас отделяет, а мне кажется, что я далеко от вас всех, в каком-то тридевятом царстве.
Я еду в Персию[637]. Это уже решено. Мне кажется, что там я найду силы для жизни и вдохновения
По получении письма моего, езжай к матушке. Попроси у нее за меня прощения и, смотри, Мишель, ничего не говори ей. Тысячи поцелуев ее рукам. Я люблю ее и много напишу ей.
Соничке[638] скажи, что скоро пришлю ей ноты. Пришлю ей не музыку, а что-то неизъяснимое.
У Строгановых слыхал Ленсберна[639]. Он играл сонату Беетгофена Ор. 31 No 1.
Adagio из этой сонаты захватило мена, покорило, потрясло силою своего могучего воздействия. Какая Это музыка! Какой это композитор!
Я не нахожу слов, это — мощь.
Я представляю себе этого гения необъятной величиной. Мне кажется, что этот великий чародей даст миру редкий пример величия человеческой личности.
Я вижу в нем философа — среди музыкантов. Воспоминание об этом чудодее отрывает меня от письма к тебе.
Целуй друзей. Обнимаю тебя.
Что Шевырев и Киреевский[640]?
Поезжай к матушке.
Твой Веневитинов
ПРИЛОЖЕНИЯ
E. A. Маймин. ДМИТРИЙ ВЕНЕВИТИНОВ И ЕГО ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ
Путь поэта не завершается его смертью. Понятие «путь поэта», осмысленное во всем его объеме, включает в себя не одну жизнь поэта, но и его посмертную судьбу. И это относится не только к самым великим и именитым. Это справедливо и в отношении таких поэтов, как Дмитрий Веневитинов, не так много успевших сделать, но бывших поэтами по призванию, по глубокой сути своего характера и дарования.
Дмитрий Владимирович Веневитинов прожил короткую жизнь — чуть более 21 года, — но жизнь его поэзии не была короткой. При жизни Веневитинова его стихи были знакомы немногим, но эти немногие — и прежде всего его близкие друзья-литераторы — горячо любили как его самого, так и его поэтический дар. Ранняя смерть поэта потрясла всех, кто его знал.
Сразу же после смерти Веневитинова М. П. Погодин записал в свой дневник: «...Читал Скотта. Приходит Рожалин и подает письмо... Неужели так! Ревел без памяти. Кого мы лишились? Нам нет полного счастья теперь! Только что соединился было круг, и какое кольцо вырвано. Ужасно! ужасно!»[641]
Двумя днями позже, 21 марта 1827 г., Дельвиг, до которого дошла печальная весть, пишет Пушкину: «Милый друг, бедного Веневитинова ты уже, вероятно, оплакал. Знаю, смерть его должна была поразить тебя. Какое соединение прекрасных дарований с прекрасною молодостью»[642].
С 1829 г., после выхода в свет первой книги стихотворений Веневитинова, появляются более или менее подробные литературно-критические оценки его поэтического наследия. В 1830 г. в «Обозрении русской литературы за 1829 г.» о Веневитинове пишет И. В. Киреевский: «Но среди молодых поэтов, напитанных великими писателями Германии, более всех блестел и отличался покойный Д. В. Веневитинов... Веневитинов создан был действовать сильно на просвещение своего отечества, быть украшением его поэзии и, может быть, создателем его философии. Кто вдумается с любовью в сочинения Веневитинова <...>, тот узнает философа, проникнутого откровением своего века; тот узнает поэта глубокого, самобытного, которого каждое чувство освещено мыслью, каждая мысль согрета сердцем...»[643].
В 1835 г. В. Г. Белинский дает характеристику поэзии Веневитинова: «Помните ли вы юного поэта Веневитинова? Посмотрите, какая у него точность и простота в выражении, как у него всякое слово на своем месте, каждая рифма свободна и каждый стих рождает другой без принуждения»[644].
Белинский писал о Веневитинове и в последующие годы. В 1841 г.: «Какою роскошною зарею занялся рассвет таланта Веневитинова, какой пышный полдень, какой обильный вечер предсказывало прекрасное утро его поэтической деятельности»[645]. В 1842 г.: «Веневитинов сам собою составил бы школу, если б судьба не пресекла безвременно его прекрасной жизни, обещавшей такое богатое развитие»[646]. В 1843 г.: «Мы не обинуясь скажем, что из всех поэтов, явившихся в первое время Пушкина, исключая гениального Грибоедова, который один образует в нашей литературе особую школу, — несравненно выше всех других и достойнее внимания и памяти — Полежаев и Веневитинов»[647].
639
641