Со дня смерти Веневитинова прошло более 150 лет, а его поэзия и сейчас не стареет. В известном смысле можно сказать, что у поэта Веневитинова и еще больше у его поэзии — завидная судьба. Стихи поэта до сих пор доставляют радость читателю. Более того, как всякая подлинная поэзия, они способны помочь ему в самые трудные минуты жизни. Сравнительно недавно на страницах «Литературной газеты» писатель Сергей Баруздин поделился интересным воспоминанием. В статье, которую он назвал «Радость духовных открытий», С. Баруздин рассказал, как во время Великой Отечественной войны, отправляясь на фронт, он взял с собой книжечку стихов Веневитинова: «Его поэзия помогала мне на фронте... В душе моей жили, конечно, стихи наших поэтов. Но вышло так, что взял я с собой томик этого скромного русского поэта пушкинской поры, который, кстати сказать, был моим ровесником, а точнее чуть старше меня... Произошло это случайно, но, может быть, и не случайно, поскольку я познакомился со стихами Веневитинова еще до войны и полюбил его чистый и проникновенный поэтический голос»[656].
Д. В. Веневитинов родился в Москве 14(26) сентября 1805 г. Его отец, гвардии прапорщик Владимир Петрович Веневитинов, и мать, урожденная княжна Анна Николаевна Оболенская, принадлежали к родовитой русской знати. По линии матери, которая вела свой род от Мусиных-Пушкиных и Приклонских, Веневитинов находился в дальнем родстве с А. С. Пушкиным.
По рождению и по своему положению в обществе Веневитинов принадлежал к московской элите — но не столько к аристократически-сословной, сколько к культурной. С ранней юности, через семейные связи, он сближается с братьями Хомяковыми, потом с братьями Киреевскими, с H. M. Рожалиным, с А. И. Кошелевым — с теми своими сверстниками, которые со временем составят тесный дружеский кружок блестящей московской литературной молодежи.
Веневитинов был москвичом не только по рождению, но и по духу. Быть москвичом по духу для людей круга Веневитинова значило прежде всего чувствовать и осознавать свою органическую народность. Быть москвичом значило для них также быть независимым в своих занятиях и своих мнениях. «Невинные странности москвичей, — писал Пушкин, не скрывая своего сочувствия, — были признаком их независимости. Они жили по-своему, забавлялись как хотели, мало заботясь о мнении ближнего»[657]. Несколько по-другому, но по существу своему о том же говорит А. И. Герцен в работе «О развитии революционных идей в России»: «В недрах губерний, а главным образом в Москве, заметно увеличивается прослойка независимых людей, которые, отказавшись от государственной службы, сами управляют своими имениями, занимаются наукой, литературой, если они и просят о чем-либо правительство, то разве только оставить их в покое...
Не домогаться ничего, беречь свою независимость, не искать места — все это, при деспотическом режиме, называется быть в оппозиции»[658].
Характеристика Пушкина относится преимущественно к додекабрьскому периоду русской истории, Герцена — к последекабрьскому, но та и другая, в главных своих положениях, вполне применима к тому кругу людей, к которому принадлежал Веневитинов. Это были люди чуть-чуть странные, несколько необычные для своего времени, всерьез занимавшиеся литературой и науками, хорошо и всесторонне образованные, больше всего другого дорожившие своей духовной независимостью.
В детстве Веневитинов получил блестящее домашнее воспитание. Его первым учителем был отставной французский капитан Дорер; человек умный и сведущий, он хорошо влиял на своего впечатлительного ученика. Веневитинов очень рано овладевает французским и немецким языками. Впрочем, для дворянского сына из культурного семейства это было делом обычным. Не совсем обычным было изучение уже в детстве древних языков.
По совету Дорера для занятий греческим и латинским языками Веневитинову был нанят особый преподаватель — грек Байло. Занятия пошли весьма успешно. К 14-ти годам Веневитинов читал в подлиннике Гомера, Эсхила, Софокла, Вергилия, Горация. Приблизительно в это же время он начал заниматься переводами античных авторов — прежде всего Горация, а также Вергилиевых «Георгик». Увлекается он и античной философией, и больше всего Платоном, которого он ценил не только за глубокую мысль, но и за поэзию его мысли. Показательно, что Платон станет позднее любимым философом всего кружка любомудров.
657