Я перехожу из беседки в беседку, осматриваю их, задумываясь, представляю себе то одну, то другую семью, всех ее членов и их особенности, и улыбка появляется на моем лице.
Вот пианино! Старенькое пианино, что звучит так по-старчески слабо. Многое оно могло бы порассказать! Сколько раз около него смеялись и вздыхали люди, сколько раз вдохновение создавало на его клавишах новые, еще неслыханные гармонии!
Присяду-ка я к нему и открою крышку. Всего пять октав, бедный инструмент! Когда-то и я учился играть… ах, как давно это было! Учился я с неохотой, учителю тоже было все равно, он аккуратно приходил только в конце месяца… Ах, молодость, золотые годы!
Я задумался. Но ведь кое-что я еще должен помнить! Хотя бы аккорды. До-соль-ля… Получается! До-ре-фа… Отлично! Теперь повыше. До-фа-ля… Фа-соль-до!
– Пан доктор играет на пианино… Прекрасно, прекрасно! – слышу я вдруг голос живописца. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. За мной стоит почти все население нашей садовой республики. Я замираю, словно в столбняке.
– Сыграйте, пожалуйста, что-нибудь, пан доктор,- щебечет Отилия.
– Право, я ничего не умею, мадемуазель! Я в жизни не играл на пианино. На скрипке я играл, это правда.
– О, тем интереснее это будет! Ведь я слышала правильные аккорды. Вы сумеете, сыграйте, пожалуйста! – И она умоляюще складывает руки. Сейчас она выглядит, как девятнадцатилетняя.
Черт знает почему я не удрал от этого пианино! Человек смешон в своем безмерном тщеславии.
•- Я не умею играть, мадемуазель, уверяю вас. Сейчас я вам это докажу. Не будете надо мной смеяться?
Я вспомнил, что когда-то играл наизусть марш из «Нормы». Еще несколько лет назад я пробовал сыграть его, и довольно успешно. Марш из «Нормы» я должен уметь! Первые аккорды у правой и левой руки одинаковы… Только бы начать! Я поставил пальцы на клавиши и ударил по ним. Но дальше десятого такта у меня не пошло.
– А вы и верно ничего не умеете,- прошипел Провазник.
•- Словно дрова рубит! – проворчал домовладелец.
От стыда меня прошиб пот.
– Да ведь это замечательно! Доктор никогда не играл на пианино, и все-таки у него получается. У него наверняка большой музыкальный талант!
Мне хочется обнять Отилию за то, что у нее такое доброе сердце.
– Я уже давно зпаю, что у доктора замечательный талант,- продолжает она.- Он так красиво свистит… Пан доктор, сегодня утром вы насвистывали из «Травиаты», я слышала:
Она все замечает! Ах, это женское любопытство! Или, может быть, дело в том… О, господи боже мой!
А собственно говоря… почему бы и нет? Я не говорю, конечно, что хотел бы на ней жениться… что она кажется мне хоть сколько-нибудь привлекательной для этого… но…
– Постойте, я вам сыграю еще одну мою «Песню без слов»,- говорит домохозяин. Он уже сидит за пианино и начинает играть, по вскоре перестает,- ведь уже вторая половина дня. Я все же аплодирую. Провазник ухмыляется.
amp;
– Приятная мелодия. Под нее хорошо ходить за подаянием.
Приходит жена живописца. Она искала Пепика и наконец нашла его в соседнем трактире с садом, у кегельбана. Он дал два крейцера мальчику, который ставит кегли, и тот уступил ему право выкрикивать, сколько кеглей сбито. Сейчас на глазах у всей компании Пепик получает добрую порцию тумаков и, дополнительно, сердитые материнские наставления. Августиха сегодня совсем не шепелявит – таково целительное воздействие обжоры-пса.
– Теперь ты у меня будешь сидеть дома и никуда носу не высунешь,- говорит она сыну.- Сходи, принеси сюда маленького.
Пепик лениво идет. Через минуту слышится крик младенца. На лестнице появляется Пепик. Он несет ребенка, держа его руками за шею, как щенка. Ребенок уже не кричит и даже посинел. Мать бежит навстречу, подхватывает ребенка, дает подзатыльник Пепику.
Живописец сегодня тоже не в духе, что, впрочем, не удивительно. Он все время жалуется на плохой доход от своего искусства.
– А почему вы в таком случае не возьметесь за резьбу по дереву или за ваяние? – говорит Провазник.- Вы еще достаточно молоды, чтобы овладеть этим делом:
– Еще не хватало! Резчикам по дереву как раз нечего жрать!… Они делают деревянные вертелы для ливерных колбас, да еще с монограммой колбасника!
Я и барышня отделились от остальных, сидим в беседке и разговариваем. Я замечаю, что, собственно, говорю я один. К моему удивлению, речь у меня сегодня льется гладко. Но я все время рассказываю о себе, о собственной особе. Не беда, зато разговор идет с увлечением, по существу и обстоятельно. Отилия восхищается мною. Каждую минуту она открывает во мне какой-нибудь новый талант или достоинство. Она наблюдательна. Приятная женщина!
Кликеш вчера очень настойчиво говорил о чем-то с Семпром, и тот слушал его с необычным вниманием. Я узнал, что Кликеш уговаривает его снова жениться и уже подыскал для него невесту. Слышались слова: «двадцать шесть лет», «три тысячи», «у нее много влиятельных знакомых», «ее любят»… Не хватает мне еще здесь увидеть свадьбу!
Сегодня в трактире обер-лейтенант упорно на меня оглядывался. Не меньше двадцати раз. Что ему нужно?
Занятия идут еле-еле. С утра меня тянет посидеть в саду, все равно одному или в компании. Мысли разбегаются, как… (опять не подберу сравнения!)
Ай, ай, сегодня живописец рано начал свою баталию. Если я не ошибаюсь, были биты: а) жена, б) Пепик, в) собака. Собачка еще скулит.
Потом живописец пришел ко мне. Нет ли у меня хорошей почтовой бумаги? Он должен написать брату-священнику, а хорошей бумаги у него нет. Он не любит писать, страшно не любит, для него писанина – прямо смерть. А уж если приходится писать, надо, чтобы кругом было тихо, иначе ему никак не собраться с мыслями.
– А разве у меня дома бывает тихо, пан доктор? У меня настоящий ад! Прежде надо навести порядок… Я уже всех поколотил, а если не будет тихо, поколочу еще раз. Прислугу я выгнал, у нее язык без костей!
Это у них уже четвертая прислуга за то время, что я здесь живу.
Я дал ему бумагу, и он ушел. Через минуту появился зареванный Пепик: отец просит хорошее перо. Даю перо.
Живописец ходит по комнате. Наверное, обдумывает письмо.
Я зашел в соседнюю лавочку. Теперь, когда мне что-нибудь нужно, я хожу в лавку сам. На обратном пути я встретил близ моего дома старого знакомого – доктора Еисена, главного врача сумасшедшего дома. Он медленно прогуливался, глядя по сторонам.
– А, привет, доктор! Как вы сюда попали?
– Случайно. Я гуляю. Люблю гулять по Малой Стране. А вы?
– Я здесь живу. Недавно переехал.
– Где же ваш дом?
– Как раз вот этот.
– Если разрешите, я загляну к вам на минуту.
Мне симпатичен доктор Енсен, это образованный, спокойный, приятный человек. Ему нравится моя квартира, он все осматривает, обо всем высказывает свое мнение. Я уговариваю его присесть, по он не хочет и говорит, что ему приятнее постоять у окна. Став там, он поворачивается спиной к саду и лицом к коридору второго этажа. У самого окна висит зеркало, и я замечаю, что доктор Енсен все время смотрит в него. Похоже на то, что, несмотря на свою серьезность, доктор слишком заботится о внешности. Он осведомляется, как я попал на Малую Страну. Я объясняю, что надеялся найти здесь спокойную обстановку для занятий, но, кажется, несколько ошибся, здешние жители не очень-то тихий народ. А что за соседи у меня, интересуется он. Я сразу же говорю ему о Провазнике, который может заинтересовать его как психиатра. Я оживленно рассказываю все подробности, но замечаю, что
Провазник его не интересует. Доктор все время смотрит в зеркало. Вдруг он вздрагивает и высовывается из окна. Кто это там на галерее? Дочь домохозяина?