МОНАШКА
Рассвет холодный и седой
Глядит в лицо монашке молодой.
А эта девушка перед мадонной,
Как мраморная лилия, лежит,
И темным жгучим пламенем горит
Взор, полный скорбью и тоской бездонной.
Она с молитвою немой и страстной
Целует ноги девы пресвятой.
О, поцелуй ужасный!
Уста морозит мрамор неживой.
И вдруг отпрянула она от изваянья,
Как будто ранена. В очах горит страданье.
И снова опустилась на колени
Перед мадонною в изнеможенье,
Вновь взоры к изваянью обратила,
И кажется, что шепчется с мадонной,
Святою девою, в сиянье облаченной,
В том шепоте и жалоба и боль:
«Любить могла ты. Бога ты любила -
Хоть человека мне любить позволь!»
С СЕРДЦЕМ ГЕРОЯ
Так Роберт перед смертью приказал,
И верный Дуглас его сердце взял.
И сердце короля к святой земле
С дружиной он повез на корабле.
Вдали светлеет берег голубой,
Там с маврами ведут испанцы бой.
И Дуглас сердце короля спросил:
«Как наш герой теперь бы поступил?»
«Гей! – крикнул бы герой.- За мной, вперед!
Шотландцы там, где правый бой идет!»
К испанцам Дуглас, высадясь, примкнул,
И загремел в ответ приветствий гул.
На мавров двинул он полки свои,
И потекли кровавые ручьи.
Земля была тверда, как скал гранит,
Теперь по ней в крови нога скользит.
И Дуглас сердце короля спросил:
«Как наш герой теперь бы поступил?»
«Гей! – он сказал бы.- Это пир чудес!
Всплывем по морю крови до небес!
Но обувь в плаванье обуза нам,
Долой ее, и дальше по волнам!»
Шотландцы обувь сбросили свою
И стали крепче все стоять в бою.
И каждый вновь врагов разит мечом,
И жаркий бой опять кипит кругом.
Но снова туча мавров наплыла,
И не пронзить ее глазам орла.
Осталась только кучка христиан.
Последний в жизни день им, видно, дан.
И Дуглас сердце короля спросил:
«Как наш герой теперь бы поступил?»
«Гей! – он позвал бы.-Гей! За мной, вперед!
Прорубим в гуще мавров мы проход!»
Он с сердцем короля метнул ларец:
«Веди нас в бой последний наконец!»
Шотландцы бились храбро до конца,
Был Дуглас найден мертвым у ларца.
СПЛЯШЕМ, ПАРЕНЬ!
Ветер свищет злые песни,
Лютый холод… Не беда!
Так пойдет, по крайней мере,
С песней по миру нужда!
С неба льется дождь холодный,
Хлещет больно, точно град…
Что за горе! Дождь не портит
Ни опорок, ни заплат!
Вязнут ноги… Что за горе!
Ведь и так нам суждено
Шаг вперед, а два обратно…
Пропадать нам все равно!
Ах, а если б я в остроге
Просидел еще три дня,
Нынче весть о смерти дочки
Не дошла бы до меня.
Что за горе! И о дочке
Позабыть удастся мне,
Как о той, что взяли паны,
О красавице жене.
Гей, как кружат эти волны!
Вой же, ветер, вой, дружок,
Нынче мы с волнами спляшем,
Мост, по счастью, не высок!
НА ТРЕХ КОЛЕСАХ
Над столом приподнимает
Захмелевший Йоза чарку
И бросает взор влюбленный
На красавицу шинкарку.
«Ну, хозяйка, вы что роза!»
«Правда? А ведь я, мой милый,
Уже третьего супруга
Только что похоронила».
«Но болтают: будто всех их
Колдовство сгубило ваше!»
«Ну и что ж! Не то в могилу
Я сама сошла бы раньше.
Первый в церкви на колени
Прежде встал… А по примете
Это мужу смерть приносит,-
Я ж за это не в ответе.
А второй святой водою,
Поспешив, вперед умылся,-
Потому и отдал душу,
Что с водой поторопился.
Третий ринулся к Морфею,
Поскорей под одеяло,
Потому и сгинул раньше!
Так я им наколдовала!»
«Эх! А я б не испугался,-
Вы еще в цвету, как вишня…»
«А вы думаете – я бы
За четвертого не вышла?»
«Так в четвертый раз придется
Расплести мне ваши косы!…»
«Ну и что же… Ехать к черту
Не на трех же мне колесах?!»
ПОСЛЕДНЯЯ БАЛЛАДА, НАПИСАННАЯ В ГОДУ ДВЕ ТЫСЯЧИ С ЧЕМ-ТО
По делу о последнем воровстве,
Свершенном на земле,- гласит преданье,-
Пришел последний сыщик, принесли
Последнюю скамью для наказанья.
Пришел последний на земле судья -
Суровый страж последнего закона,
Чтоб палками за кражу наказать
Последнего в истории барона.
Потомок предков доблестных, барон,
Дрожит, как дряхлая осина, жалкий,
Для предков был не страшен даже меч,
Потомок был испуган видом палки.
«Мой милый брат, законов строгих страж,
Будь милостив,- ну кто теперь безвредней,
Чем я? Вели меня не колотить.
Ведь я барон, к тому ж барон последний».
Судья в ответ кивает головой
И, улыбаясь, говорит: «Ну что же,
Баронский титул спрячем под скамью,
А на скамью преступника положим».
РОМАНС
Уж давно война бушует,
Вся страна полна печали,
Потому что властелины
Так устроить пожелали.
Молодая кровь иссякла,
Что ж, идти походным маршем,
Если юношей не хватит,
На войну придется старшим.
И уводят новобранцев
На поля, где кровь струится,-
То мужья, отцы шагают,
Мрачны взгляды, бледны лица.
Через город провожают
И детишки их и жены.
«Прочь, бабье! Живее, трусы!» –
Слышен окрик раздраженный.
Что же там? Остановились,-
На дороге труп солдата,
И вдова над ним рыдает,
Плачут малые ребята.
Все волнуются, теснятся,
Но теперь бессильна жалость:
Чем поможешь, если сердце
Вдруг от боли разорвалось?
Господа вооружили
Человека,- почему же
Он не смог на них направить
Смертоносное оружье?
Дали штык ему и пули,
Дали порох,- неужели
Он не знал, что надо делать?
Или руки ослабели?
Господа войну считают
Самым главным, нужным делом,-
Почему ж не уничтожить
Их одним ударом смелым?