На Сельском рынке было уже полно народу. Полицейский долго водил Погорака, препиравшегося с «господином капралом» о местечке получше; наконец оно было найдено. Погорак иногда привозил на продажу, кроме птицы, еще и зайцев, масло, яйца. Но сегодня он торговал только курами и голубями. Битая домашняя птица всегда была его главным товаром. Погорак весь пропитался ее не очень-то приятным запахом, так что от него разило за несколько шагов.
Погораку было уже лет под шестьдесят. Если наше предыдущее повествование создало у читателя впечатление, что Погорак отличался мощным телосложением, то мне, к сожалению, придется разочаровать его. Погорак совсем не выглядел гладиатором,- роста он был чуть выше среднего, сутуловат и скорее сухощав, чем коренаст. Его сухонькое лицо было так испещрено оспинами, что какой-нибудь доброжелатель мог посоветовать ему замостить эти ямки. На Погораке был синеватый в клеточку пиджак, но на спине, на левом плече и в некоторых других местах материя уже перестала быть клетчатой, настолько она покрылась засохшей грязью. Заношенные коричневые брюки Погорака всегда были подвернуты, даже если сухая погода стояла несколько недель, голову зимой и летом прикрывал темный суконный картуз, за околышем которого торчала акцизная квитанция.
Погорак поставил тележку в тени, подстелил под ней солому, и пес улегся там, свернувшись клубком. Хозяин же вынул и разложил на тележке свой товар, потом выпрямился и оглядел рынок.
– Барышня,- сказал он соседней торговке, бабе лет шестидесяти.- Приглядите-ка за товаром, ладно? А я схожу выпить кружку кофе, уж очень умаялся дорогой.
Он зашел в ближайшую кофейню и выпил кружку кофе, потом завернул в распивочную и опрокинул две стопки хлебного вина да еще захватил бутылочку про запас, сунув ее в карман. Потом он купил две булки с маком, одну для себя, другую для пса, и вот уже снова стоял около своей тележки.
– Справа сядете или слева? – спросила его женщина, сдававшая напрокат низенькие скамеечки. Погорак молча указал, куда он сядет, дал ей крейцер, уселся, сунул руку в карман, вынул кисет и трубку, размотал шнурок кисета, набил трубку, извлек из другого кармана коробку спичек и закурил. Курение пришлось ему по вкусу. Потом он оглядел свой товар.
– Цыплят пущу по сорок крейцеров, голубей по двадцать,- пробормотал он, не выпуская трубки изо рта.
Подошел приземистый пивовар. Пивовара и его жену вы легко узнаете на рынке: обычно служанка несет за ними бочонок с медными обручами.
– Что стоят цыплята?
– Что стоят цыплята? – неторопливо повторил Погорак и передвинул трубку в другой угол рта.- Дурак я буду, коли скажу, чего они мне стоят. А продаю их по сорок крейцеров.
– Спятили вы, что ли? По тридцать два хотите? Возьму шесть штук.
Погорак молча покачал головой, сел и продолжал попыхивать трубочкой. Пивовар отошел.
– Сегодня вам по такой цене не продать, Погорак,- сказала торговка, которую он назвал «барышней».- Не запрашивайте, нынче на рынке много такого товару.
– А тебе какое дело, ведьма? Сколько хочу, столько и прошу. Продавай свои тухлые яйца и не учи Погорака торговать… Ежели я и ничего не продам, барыш у меня уже в кармане! – добавил он после паузы, вынул из жилетного кармана несколько гульденов и подбросил их на ладони.
«Барышня» промолчала. Погорак с досады хлебнул водочки.
Подошла барыня со служанкой.
– Почем цыплята?
– По сорок.
– Так дорого? Отдадите по тридцать пять?
Погорак молчал.
– Ну, не упрямьтесь, уступите!
– Эх, что я могу поделать! Я решил, и конец. Дешевле не отдам.
– Пойдемте дальше, барыня,- сказала служанка.- Цыплята-то у него совсем зеленые.
– Зеленые? Сама ты зеленая, дуреха. Мои цыплята переливаются всеми красками.- Он взял несколько цыплят за ножки и повертел ими в воздухе.- Ого-го!
Все «барышни» рядом разразились хохотом. Погорак еще хлебнул с досады.
Так он «торговал» и дальше.
Народу на рынке уже поубавилось, голуби и цыплята Погорака все еще лежали, почина не было. Время от времени Погорак недоуменно поглядывал на свою тележку и ворчал: «Виноват я, что ли, что у меня такой нрав?»
Он уже изрядно захмелел.
Подошел сосисочник.
– Сосиски, сосиски!
– Дай сюда одну штуку.
Погорак взял сосиску и съел ее. Сосисочник обошел других покупателей и вернулся к Погораку.
– Папаша, с вас три крейцера за сосиску.
– За какую сосиску?
– Вы же ее сейчас съели,- подсказала соседка.
– Я съел сосиску? Спятили вы все, что ли?
Ссора. Погорак бранится. Сосисочник машет вилкой в воздухе и зовет полицейского.
– Вы съели сосиску? – вопрошает полицейский.
Погорак таращит на него глаза.
– Да, съел…
– Так платите.
– Ах, да! Я только что сообразил… Понимаете, капрал, старый человек, память уже не та…
Кругом смеются. Погорак уныло садится и твердит с огорчением: «Ах, голова, голова!» Потом допивает остаток водки и закуривает.
Солнце палит немилосердно. Погорак совсем разомлел. Поглядев на пса, который спит в тени под тележкой, он медленно поднимается, прикрывает своих голубей и цыплят платком и залезает под тележку.
Последние покупатели уходят с рынка, неся корзинки и сумки, торговки уносят корзины с яйцами. Полицейский обходит рынок, покрикивая: «Собирайтесь!»
Он останавливается перед тележкой Погорака.
– Чья тележка, собирайся! – И он берется за оглоблю.
Из-под тележки слышно глухое ворчание. Полицейский заглядывает туда и видит Погорака,- тот мирно спит на соломе, подложив картуз под голову.
– Погорак, вставай! – Полицейский тянет Погорака за ногу.
Пес вскакивает и дергает тележку так, что колесо наезжает
на руку Погорака. Тот спит как ни в чем не бывало. Полицейский усмехается.
– Эй вы, полейте-ка его малость,- приказывает он одному из метельщиков, которые уже взялись за работу.
Плеск, и полведра воды льется на голову незадачливого Погорака. Он вздрагивает, садится и протирает глаза.
– Встаньте!
Погорак медленно встает.
– Что-то я совсем ослаб… Староват стал для такой тяжелой работы…
– Вот и пойдете со мной, старичок. Там, у нас, выспитесь!
– Как прикажете…
Погорак берется за оглоблю и с глубокой скорбью в душе следует за полицейским.
На чердаке у Румпалов шло бурное собрание. Мы клялись друг другу, что никто из нас никогда не допустит измены. О положении доложил Ян Жижка из Троцнова:
– Я видел его в двух шагах. Уж как у меня чесались руки выручить его… но нельзя было!
Микулаш из Гус отсутствовал на этом собрании, он уже был на пути к родным раковницким лесам.
В шесть часов вечера нашим страхам пришел конец: мы увидели Погорака; он с натугой тащил свою тележку в гору и остановился около лавки Румпалов. Прокоп Голый с бьющимся сердцем подслушивал у стеклянных дверей, ведущих из лавки в квартиру.
– ¦ Мне стало дурно, меня забрали, и я там малость отоспался… Придется переночевать на постоялом дворе, сегодня торговля игла плохо, завтра, наверное, будет лучше.
Через несколько дней в закоулке у водоема нашли новенькую бамбитку. Никто не знал, как она туда попала, и об этом ходили самые необыкновенные слухи.
Прошел целый месяц, прежде чем Прокоп Голый отважился подойти к Погораку, возвращавшемуся с порожней тележкой, и спросить его:
– Погорак, а куда вы дели те шесть гульденов?
Погорак остановился.
– Какие шесть гульденов?
– Которые я вам дал, чтобы вы купили для нас… для меня… немного пороху.
– Я взял у вас шесть гульденов? Йозеф, Йозеф, сдается мне, что вы потешаетесь над стариком. Потешаться над старыми людьми грешно!