Выбрать главу

1933

ПЛОХИМ ТЫ ОКАЗАЛСЯ ДОБРОХОТОМ…

Плохим ты оказался доброхотом И места в доме гостю не нашел. Пожаловался он перед уходом: Спешил прийти и, торопясь, ушел. Последний нищий черствого куска Не пожалеет дать для угощенья. Твой гость и не просил бы помещенья. Ему в тени хватило б уголка. Он понял, что не рады здесь ему — Так с ним спешили поскорей расстаться, Так обращались с ним нетерпеливо. Его лишили мужества остаться. Себе он показался самому До неприличья слишком торопливым.

1933

ПЕСНЬ О ЖИВОТВОРНОЙ СИЛЕ ДЕНЕГ

(Из пьесы «Круглоголовые и остроголовые»)

1
Деньги на земле считают грязью, Но земля без денег холодна. А с деньгами не могла бы разве Стать гостеприимною она? Мир вчера был полон безобразья; Av сегодня — просто золотится! И повсюду солнце лед грызет, Всяк имеет то, к чему стремится. В розовое крашен горизонт, И труба над крышею дымится. Да, стал мир действительно хорош! И сердца восторженнее, зорче стали взгляды, И еда обильней, и красивее наряды, И мужчина на мужчину стал похож.
2
Ах, не правы те, кто утверждает, Будто деньги дрянь. Наоборот! Высохнет река — и угрожает Нашим земледельцам недород. И за горло друга друг берет. Мир вчера был золотом согрет, А сегодня, как зимою, мерзнет. Доброты, любви — простыл и след, Матери, отцы и братья — в розни. Над печной трубою дыма нет. Страх и гибель никому не по душе. Ненависть и зависть наши души саднит. И никто теперь не лошадь, каждый — всадник. Мир замерз, не отогреть его уже.
3
Так со всем хорошим и великим Обстоит, и, если мир иссяк, То никто, обремененный лихом, Не придет к величью натощак. Потому что малодушен всяк, Не к любви он, а к деньгам стремится. Но добряк, когда он при деньгах, Может добротою насладиться. Если ж ты добра и света враг, Вверх взгляни: опять труба дымится. Так опять поверишь в человечий род. Благороден человек и добр (стихотворенье Гете). Вновь сознание растет. Сердце укрепляется и крепнет зренье, Где тут всадник, где тут лошадь — нет сомненья. Да и праву правом стать пришел черед.

БАЛЛАДА О ВОДЯНОМ КОЛЕСЕ

(Из пьесы «Круглоголовые и остроголовые»)

1
О великих в этом мире Нам легенда сообщила, Что они, как звезды, всходят И заходят, как светила. Утешает знанье этих песен, Но для нас, дающих пить и есть им, Безразличны их закаты и восходы. Кто несет издержки и расходы? Несомненно, колесо несется, Сверху вниз перенесется всё. Но воде всё так же остается Только вечно двигать колеси.
2
Мы господ имели много, Среди них гиены были, Тигры, коршуны и свиньи, Мы и тех и тех кормили. Все равно — получше ли, похуже! Ах, сапог подходит к сапогу же! Он топтал нас; вы поймете сами — Хорошо б покончить с господами. Несомненно, колесо несется, Сверху вниз перенесется всё. Но воде всё так же остается Только вечно двигать колесо.
3
Они грызлись за добычу И ломали лбы и ребра, Звали прочих жадным быдлом, А себя — народом добрым. Мы их видим в драке и раздоре, Вечно в споре. Стоит нам подняться И кормежки их лишить, как вскоре, Спор забыв, они объединятся. Ведь тогда и колесо застрянет. Баста! Хоть рукой его верти! А вода с могучей силой станет Мчать себя лишь на своем пути.

РАССЛЕДОВАНИЕ

Власти начнут расследование. Так объявлено. В городских кварталах Никто нынче не спит по ночам. Никому не известно, ни кто лиходеи, Ни в чем преступление. Под подозрением все. Если народ вынужден от своих дверей отметать подозрения, То никто уже не заметит Бесчисленных преступлений Властей.

ТОЛЬКО ИЗ-ЗА РАСТУЩЕГО ХАОСА…

Только из-за растущего хаоса В наших городах классовой борьбы Кое-кто из нас в эти годы решил Не говорить больше о портовых городах, о снеге на крышах, о женщинах, О запахе спелых яблок в подвале, о радостях плоти, Обо всем, что делает человека счастливым и человечным, А говорить отныне только о хаосе И значит стать односторонним, сухим, погруженным Только в политику, в сухой «недостойный» словарь Политической экономии, Чтобы чудовищная мешанина Снегопадов (они не только холодные — мы это знаем!), Эксплуатации, восставшей плоти и классового суда Не заставила нас оправдать этот столь Многосторонний мир и найти Радость в противоречьях этой кровавой жизни. Вы поймете меня.

МЕДЕЯ ИЗ ЛОДЗИ

Старинные преданья Сообщают легенду одну, О том, как попала Медея В чужую злую страну. Иноземец, ее полюбивший, Увез Медею с собой. Сказал: «Ты будешь как дома В стране, где дом мой родной». Но были ей непонятны Здешние речь и молва. Для «хлеба», «воды» и «неба» У них другие слова. Им странны ее наряды, Обычаи, цвет волос. И часто косые взгляды Ей замечать довелось. О судьбе Медеи Рассказывает Еврипид. В хорах его слышен отзвук Давних злодейств и обид. Беспощадно она покарала Негостеприимный кров. И покрылись прахом забвенья Развалины городов. Минули тысячелетья, И распространился слух, Будто снова Медеи У нас появились вдруг. Средь антенн, заводов, трамваев Ожил древний навет — В двадцатом веке, в Берлине, В преддверье страшных лет.