Читать онлайн "Стихотворения. Рассказы. Пьесы" - Брехт Бертольд - RuLit

Бедные одноклассники в худых пальтишках Приходили на первый урок с опозданьем, Потому что матери заставляли их разносить молоко и газеты. Педагоги Им записывали выговоры в журнал. Пакетиков с завтраком у них не было. На переменах Они уроки готовили в уборной. Это запрещалось. Перемена Существует для отдыха и еды. Когда они не знали значения «пи», Педагоги спрашивали: «Почему бы Тебе не остаться в той грязи, из которой ты вышел?» Про это они знали. Бедным одноклассникам из предместья Маячили мелкие должности на государственной службе, Потому они и долбили В поте лица Параграфы из захватанных учебников, Учились подлипать к учителям И презирать своих матерей. Мелкие должности бедных одноклассников из предместья Лежали в земле. Их конторские табуреты Были без сидений. Их надежды Были корнями коротких растений. Какого черта Их заставляли зубрить Греческие глаголы, походы Цезаря, Свойства серы, значение «пи»? В братских могилах Фландрии, для которых они предназначены, Что им нужно было еще, Кроме небольшого количества извести?

Два разбойника в гессенских землях Промышляли ночной порой. Был один из них тощ, как голодный волк, И был толст, как прелат, второй. Дело в том, что один господином был, А другой был его слугой. Все сливки снимал с молока один, Что осталось — хлебал другой. И когда крестьяне повесили их На одной веревке тугой — Был один из них тощ, как голодный волк, И был толст, как прелат, другой. И стояли крестьяне в сторонке, крестясь, И вопрос обсуждали такой: Понятно, что толстый разбойником был, Ну, а тощий — он-то на кой?

Император великий Наполеон Росточком был карлик Мук, Но вздрагивал мир, если задницей Издавал он чуть слышный звук. Неужто вся сила в заднице? Нет, конечно: имел он пушки И мог всех раскромсать на гуляш, А если кто не вздрагивал, Тех брал он на карандаш. Но, впрочем, всякий вздрагивал… Есть друг у меня, он каменщик, — Знай вкалывай, не ленись! Но стоит ему чего захотеть, В ответ он слышит: «Заткнись!» Говорят ему грубо: «Заткнись!» А имел бы каменщик пушки, Так хоть пьянствуй весь день и ленись, Он всем бы владел, чего захотел, И никто б не ответил: «Заткнись!» Не посмел бы сказать: «Заткнись!»

Тот, кого я люблю, Мне сказал, Что ему без меня трудно. Потому Я так себя берегу, Я смотрю на дороге под ноги, Я боюсь каждой капли дождя, Как бы она меня не убила.

Проезжая в удобной машине, Мы заметили в сумерках, под проливным дождем Человека в лохмотьях на грязной обочине, Который махал нам рукой, чтобы мы его взяли, И низко кланялся. Над нами была крыша, и было еще место, и мы ехали мимо. И услышали все мой неприязненный голос: «Нет, Мы не можем взять никого». Мы проехали путь, равный, возможно, дневному пешему переходу, Когда я вдруг содрогнулся от сказанных мною слов. От моего поступка и от всего Этого мира.

Говорить не будут: «Когда орешник на ветру трепетал», А скажут: «Когда маляр над рабочими измывался». Говорить не будут: «Когда мальчишка прыгучие камешки в реку швырял», А скажут: «Когда готовились большие войны». Говорить не будут: «Когда женщина вошла в комнату», А скажут: «Когда правители великих держав объединились против рабочих». Говорить не будут: «Были мрачные времена», Но скажут: «Почему их поэты молчали?»

Каждый раз, когда нам казалось, Что ответ на вопрос найден, Один из нас дергал за шнурок: Висевший на стене свернутый в рулон китайский экран, падая, Раскрывался, и с него смотрел на нас человек С выражением сомненья на лице. «Я — Сомневающийся, — Говорил он нам. — Я сомневаюсь в том, что Работа, которая съела у вас столько дней, Вам удалась. В том, что сказанное вами, Будь оно хуже сказано, само по себе могло бы Кого-нибудь заинтересовать. Но также и в том, Хорошо ли вы это сказали, не положились ли только на Силу правды сказанного вами. В том, что вы выразились ясно и однозначно, — если вас не так поймут — Ваша вина. Но это может быть и однозначно, настолько, что Противоречия предмета исчезли — не слишком ли однозначно? Тогда то, что вы говорите, не годится, ваш труд оказался безжизненным. Находитесь ли вы действительно в потоке событий? Согласны ли Со всем, что будет? А будете ли вы? Кто вы? К кому Вы обращаетесь? Кому будет полезно то, что вы говорите? И кстати: Насколько это трезво? Можно ли это перечесть утром на свежую голову? Связано ли это с тем, что реально есть? Использованы ли идеи, высказанные до вас, или, По крайней мере, опровергнуты? Все ли доказано? Чем — опытом? Каким? Но прежде всего — Каждый раз и прежде всего: как надо действовать, Если поверить тому, что вы говорите? Прежде всего: Как надо действовать?» Задумчиво и с любопытством смотрели мы на Сомневающегося, Синего человека на экране, смотрели друг на друга и Начинали работу сначала.

Мы обнимаемся. Я возьмусь за богатую тему, Ты — за скудную. Короткое объятие. Тебя ожидает трапеза, За мной — шпики. Мы разговариваем о погоде и о нашей Давней дружбе. О чем-либо другом Было бы слишком горько.

Фрау Гермер перед судом — полотна белей: «Да смилуется господь над моими сынами!» И никто из сограждан руки не подал ей. «Герр мельник, бессовестно врали твои весы: Да смилуется господь над моими сынами!» И мельник прошел себе мимо, ухмыляясь в усы. «Герр пастор, в одних лишь поборах ты ведал толк: Да смилуется господь над моими сынами!» И пастор прошел себе мимо, сморкаясь в платок. «Герр лавочник, ты-то пять марок за нож огреб: Да смилуется господь над моими сынами!» И лавочник встал: «Ты еще мне должна за гроб!» — «Герр мясник, ты по опыту знаешь — где нож, там кровь: Да смилуется господь над моими сынами!» И мясник прошел себе мимо, насмешливо вскинув бровь. «Эй, сосед, ты ссудил им денег, ты сам им поднес: Да смилуется господь над моими сынами!» И сосед прошел себе мимо, напевая что-то под нос. «Герр писарь, ты сам пострадавшего звал подлецом: Да смилуется господь над моими сынами!» И писарь прошел себе мимо с неподкупным лицом. «Фрау докторша, муж твой бедняге дал кровью истечь тогда: Да смилуется господь над моими сынами!» И докторша мимо прошла, горя от стыда. «Капитан, ты сказал:-Кто с оружьем, тому поверит любой. — Да смилуется господь над моими сынами!» И мимо прошел капитан, любуясь собой. «Закон — он что дышло, — не ты ли сказал, герр судья? Да смилуется господь над моими сынами!» И судья прошел себе мимо: «Ну, конечно, не я!» «Герр учитель, ты сам учил нас, что награды сильнейшего ждут. Да смилуется господь над моими сынами!» И учитель прошел себе мимо: «Что и было доказано тут!» Тихо старая фрау Гермер ушла из суда: «Да смилуется господь над моими сынами!» И пошла в свой сарай, где веревка висела всегда.