ПРИТЧА БУДДЫ О ГОРЯЩЕМ ДОМЕ
Гаутама Будда говорил
О колесе алчбы,
К которому мы прикованы, и учил
Отринуть все вожделения и таким образом,
Избавившись от желаний, войти в Ничто, называемое им
Нирваной.
Однажды ученики спросили его:
— Каково это Ничто, Учитель? Мы все стремимся
Отринуть, как ты призываешь, вожделения, но скажи нам,
Это Ничто, куда мы вступим,
Примерно то же, что Единосущность со всем Сотворенным,
Когда бездумно лежишь в воде в полдень,
Почти не ощущая собственного тела, лениво лежишь в воде или
проваливаешься в сон,
Машинально натягивая одеяло, утопаешь во сне?
Так же ли прекрасно твое Ничто, доброе Ничто,
Или твое Ничто — это обыкновенное Ничто,
Холодное, пустое и бессмысленное? —
Будда долго молчал, потом небрежно бросил^
— На ваш вопрос нет ответа. —
Но вечером, когда ученики ушли,
Будда все еще сидел под хлебным деревом
И рассказывал другим ученикам, тем, кто не задавал вопросов,
Такую притчу:
— Недавно я видел дом. Он горел. Крышу
Лизало пламя. Я подошел и заметил,
Что в доме еще были люди. Я вошел и крикнул›
Что крыша горит, призывая тем самым
Выходить поскорее. Но люди,
Казалось, не торопились. Один из них,
Хотя его брови уже дымились, расспрашивал,
Как там на улице, не идет ли дождь,
Нет ли ветра, найдется ли там другой дом,
И еще в том же роде. Я ушел,
Не отвечая. «Такой человек сгорит, задавая вопросы», —
Подумал я.
В самом деле, друзья,
Тем, кому земля под ногами еще не так горяча,
Чтобы они были готовы
Обменять ее на любую другую, тем советовать нечего.
Так сказал Гаутама Будда.
Но и нам, владеющим скорее искусством нетерпения,
Чем искусством терпения, поглощенным
Всевозможными земными делами
И призывающим людей свергать земных палачей, —
Нам не о чем говорить
С теми, кто при виде бомбардировочных эскадр
Капитала будут еще долго расспрашивать,
Что мы об этом думаем,
И как мы это себе представляем, что будет после переворота
кубышками и выходными штанами.
КОВРОВЩИКИ КУЯН-БУЛАКА ЧТЯТ ЛЕНИНА
1
Память товарища Ленина чествуют всюду.
Созданы бюсты его и портреты.
Имя его дают городам и детям.
На всех языках звучат о Ленине речи.
Чтобы почтить его память,
На демонстрации и на собранья
Люди идут от Шанхая и до Чикаго.
Но я расскажу вам о том,
Как Ленина чтят в Куян-Булаке,
В небольшом селенье Южного Туркестана,
Простые ткачи ковров.
Собираются вечером двадцать ткачей
Возле убогого станка, дрожа в ознобе.
Бродит кругом лихорадка; станция железной дороги
Забита гудящей злой мошкарой,
Которая плотной тучей
Поднимается над болотом
За старым верблюжьим кладбищем.
Но на этот раз железная дорога,
Которая обычно дважды в месяц
Приносит в селенье дым и воду,
Принесла такое известье:
Приближается
День памяти товарища Ленина.
И решили люди Куян-Булака —
Бедные люди, ткачи простые,
Что товарищу Ленину нужно поставить
В их селенье гипсовый бюст.
И вот теперь, когда собраны деньги,
Ткачи стоят, трясутся в ознобе
И отдают дрожащими от лихорадки руками
Свои трудовые копейки.
А красноармеец Степа Гамалев,
Человек с заботливым сердцем и точным глазом,
Видит, с какой готовностью люди
Ленина чтят, и рад Гамалев.
Но видит он также,
Как бьет лихорадка людей,
И вдруг предложение вносит:
На деньги, что собраны на покупку бюста,
Купить керосин и вылить в болото,
Там, за верблюжьим кладбищем;
Ведь оттуда летит мошкара,
Порождая болезнь.
Победа над лихорадкой в Куян-Булаке —
Лучшая наша почесть
Умершему,
Но незабвенному
Товарищу Ленину.
Так и решили. В день памяти Ленина
Керосином наполнили старые ведра,
Пошли всем селеньем к болоту —
И болото залили.
Так, Ленина чествуя, о своем позаботились благе,
А заботясь о благе своем, Ленину почесть воздали
И Ленина поняли.
2
А вот что было дальше. В тот самый вечер,
Когда в болото
Был вылит керосин,
Собрание в селенье состоялось.
Поднялся человек и предложил,
Чтоб учредили памятную доску
На станции Куян-Булак и чтобы записали
На той доске подробно,
Как план был изменен и как решили
Купить не бюст, а тонну керосина,
Убившего болезнь.
И всё — в честь Ленина.
И в Куян-Булаке
Установили доску.
НЕПОБЕДИМАЯ НАДПИСЬ
Во время мировой войны
В камере итальянской тюрьмы Сан-Карло,
Битком набитой дезертирами, бродягами и ворами,
Солдат-социалист нацарапал карандашом на стене:
«Да здравствует Ленин!»
Написанные высоко, под самым потолком, в полутемной камере,
Эти слова были едва различимы.
Но сторожа заметили их и послали в камеру маляра,
Который, вооружившись кистью и мелом, закрасил опасную
надпись.
Но он закрасил ее, водя своей кистью по написанному,
И на стене снова возникла надпись — уже не карандашом,
а мелом:
«Да здравствует Ленин!»
Пришел другой маляр и замазал всю стену,
И надпись уж было исчезла, но утром,
Когда высохла влага, сквозь мел проступило опять:
«Да здравствует Ленин!»
Тогда сторожа ввели в дело каменщика со скребком.
Целый час он выскабливал букву за буквой,
Но когда он закончил, то в камере снова сияла
Врезанная в камень непобедимая надпись:
«Да здравствует Ленин!»
— А теперь снесите стену! — сказал им солдат.
УГОЛЬ ДЛЯ МАЙКА
1
Мне рассказывали, что в Огайо,
В начале века,
В городе Бидуэле жила в бедности некая
Мэри Мак-Кой, вдова путевого обходчика
По имени Майк Мак-Кой.