Бультроттер. Эй, парень, тебя надо к стенке! Августа. Тогда пусть эти, в белых манжетах, перестанут ходить в сортир.
Манке. Августа, не выражайся.
Августа. Эй, постыдитесь, свиньи, вам надо выпотрошить кишки, вас, которые в белых манжетах, надо вздернуть пл фонарях! Фрейлейн, прошу вас, уступите дешевле, мы проиграли войцу! Нечего заниматься любовью, если карман в дырах, и нечего воевать, если не умеете! Снимите ноги со стола, туг дамы! С какой стати мне нюхать ваши потные ноги, негодяй!
Глубб. У него манжеты вовсе не белые.
Пьяный брюнет. Что это там так громыхает? Манке. Пушки!
Пьяный брюнет (улыбается натянутой улыбкой). Что это там так звякает?
Глубб бежит к окну, рывком отворяет его, они слышат, как по улице проезжают пушки. Все — у окна.
Бультроттер. Вот они какие — майские жуки! Августа. Господи боже, куда это они едут?
Глубб. К зданиям газет, девчонка! Это все читатели газет. (Он закрывает окно.)
Августа. Господи боже, кто это там в дверях?
Краглер, скользя на подошвах, как пьяный, появляется в дверях.
Манке. Вы, должно быть, кладете под дверью яйца? Августа. Кто ты такой?
Краглер (злобно ухмыляясь). Никто!
Августа. У него по лицу льется пот. Ты что, бежал? Пьяный брюнет. У тебя, наверно, понос? Краглер. У меня нет поноса.
Манке (глядя на него через стол). Ну, парень, выкладывай, чего ты там нашкодил. Я такие рожи знаю.
Мария (появляется из-за его спины). Он ничего не нашкодил. Я пригласила его, Августа, ему негде ночевать. Он был в Африке. Садись.
Краглер по-прежнему стоит в дверях.
Манке. Был в плену?
Мария. Да, и пропал без вести.
Августа. Без вести?
Мария. Да, и в плену. А они тем временем увели у него невесту.
Августа. Ну что ж, иди к маме Августе. Садись, артиллерист. (Глуббу.) Пять двойных стаканчиков вишневки, Карл!
Глубб наливает пять стаканов, а Манке ставит их на столик.
Глубб. У меня на прошлой неделе увели велосипед.
Краглер подходит к столику.
Августа. Расскажи-ка нам про эту Африку!
Краглер не отвечает, но пьет.
Бультроттер. Выплюнь это вино. Хозяин бара — красный.
Глубб. Кто?
Бультроттер. Красный.
Манке. Послушайте, господин, ведите себя прилично. Здесь нет красных, запомните.
Бультроттер. Хорошо, если так.
Августа. А что ты делал там, за морем?
Краглер (обращаясь к Марии). Стрелял неграм в брюхо. Мостил дороги. Говоришь, у тебя что-то с легкими?
Августа. А долго ли?
Краглер (снова Марии). Двадцать сехмь.
Мария. Месяцев.
Августа. А раньше?
Краглер. Раньше? Лежал в окопе, на сырой глине.
Бультроттер. И что вы там делали?
Краглер. Воняли.
Глубб. Да, там-то можно было бить баклуши сколько вздумается.
Бультроттер. А в Африке, каков там народец?
Краглер молчит.
Августа. Не хамите.
Бультроттер. Когда вы вернулись домой, ее не было, не так ли? Вы, чего доброго, думали, что она каждое утро ходит к казармам и ждет вас там возле сторожевой будки?
Краглер (Марии). Дать ему по морде?
Глубб. Нет, пока не надо. Но ты можешь завести оркестрион. Это я тебе позволяю.
Краглер (встает, покачиваясь, и отдает честь). Слушаюсь. (Он идет и заводит оркестрион.)
Бультроттер. Сантименты.
Августа. Он как труп — уже ничего не понимает. Он пережил сам себя.
Глубб. Да, да-да. С ним поступили немножко несправедливо. Но ничего, все перемелется.
Бультроттер. Вот оно что, вы, стало быть, не красный. Глубб, скажите-ка, разве я не слыхал о вашем племяннике?
Глубб. Слыхали, наверно. Только не в этой пивной.
Бультроттер. Нет, не в этой пивной. У Сименса.
Глубб. И недолго.
Бультроттер. У Сименса, и недолго. Он был там токарем, но недолго. Был токарем у Сименса до ноября, а?
Пьяный брюнет (который до сих пор только смеялся, поет).
Глубб. Господин Манке, этот господин не желает никого обидеть. Позаботьтесь о нем.
Краглер (подхватил Августу и пляшет с ней по комнате).
Пьяный брюнет (содрогаясь от смеха). Был токарем, но недолго.
Глубб. Прошу вас, не бейте моих стаканов, артиллерист!
Мария. Сейчас он напился. Сейчас ему полегчало.
Краглер. Полегчало ли ему? Утешься, Брат Пивной Бочонок, и скажи: такого не бывает.
Августа. Ты выпей сам.
Пьяный брюнет. Разве здесь не говорили о вашем племяннике?
Краглер. Разве свинья что-нибудь значит для господа бога, сестра Проститутка? Ничего.
Пьяный брюнет. Только не в этой пивной.
Краглер. Как же иначе? Разве можно отменить армию или господа бога? Разве можешь ты, господин красный, отменить пытки, и такие пытки, которым люди обучили самого дьявола? Ничего этого ты не можешь отменить, но ты можешь разливать шнапс. А потому пейте, и заприте дверь, и не впускайте сюда ветер, который тоже зябнет, а подбросьте в печку дров!
Бультроттер. Хозяин говорит, что с тобой обошлись немножко несправедливо, но все это перемелется.
Краглер. Перемелется ли? Ты сказал «несправедливо», брат мой Красный? Но что это за слово? Люди придумывают вот такие мелкие словечки и пускают их на воздух, как пузыри, чтобы потом можно было спокойно лечь спать, потому что так и так все перемелется. И большой брат бьет меньшого по морде, и жирный снимает жирную пенку с молока, и все порастет быльем.
Пьяный брюнет. Как насчет племянничка? О котором здесь не говорят!
Краглер.
А потому устраивайтесь поуютнее на этой маленькой звезде, здесь холодно и чуточку темно, господин Красный, и мир слишком стар для лучших времен, а на небе, мои дорогие, все квартиры уже сданы внаем.
Мария. Что же нам делать? Он говорит, что хочет идти в газетные кварталы, там заварилась каша, но что там такое, в газетных кварталах?
Краглер. В бар «Пиккадилли» едут дрожки.
Августа. И на дрожках — она?
Краглер. И на дрожках — она. У меня совсем обыкновенный пульс, можете пощупать. (Он протягивает руку, пьет вместе с остальными.)
Мария. Его зовут Андре.
Краглер. Андре. Да, меня звали Андре. (Все еще трогает свой пульс с отсутствующим видом.)
Лаар. Это были сосенки, совсем невысокие.
Глубб. А вот и камень начал бормотать.