5
Все они здесь лежат –
Вот Ольга, моя двоюродная сестра –
Сейчас бы сказали – кузина.
Однажды ее муж Николай
Загулял с одною дояркой.
А когда он поздно ночью вернулся,
Ольга встретила его на крыльце,
Взяла силикатный кирпич –
И так швырнула его, что он пролетел метров тридцать.
“Как она только его поднять могла?” –
Удивлялся потом Николай. -
Он же весит килограммов шесть, если не семь!
А она же хрупкая у меня!” -
“Любила, значит” – отвечал я ему.
Сейчас он лежит рядышком с ней.
Все они здесь лежат –
И умирать не спешат.
6
Прости меня, Боже, за эту спесь –
Я тоже прилягу когда-нибудь здесь.
* * *
Славянский бог смешон и волосат,
Его ступни босые в белой глине,
Нахмурившись, он грозно входит в сад
И губы свои пачкает в малине.
Над ним летают бабочки, жуки,
Стрекозы, комары и тварь иная.
Поодаль косят сено мужики,
Поскрипывает грубо ось земная.
Славянский бог глядит на свой живот
И нежно гладит ствол кудрявой вишни.
В нем бог другой, наверное, живет,
Но все эти подробности излишни.
На дне колодца плавает звезда,
Пытаясь робкой рыбкой притвориться.
Славянский бог уходит в никуда,
Чтоб в небесах глубоких раствориться.
* * *
Как хорошо и как страшно в лесу,
Ночном и почти вороньем, –
Помнишь про Волгу и про Терсу –
Всех мы здесь похороним.
Сверчок поет, и сова поет,
Приветствуя мысль любую,
И кровь твою, отдыхая, пьет –
Нежную, голубую.
* * *
Пускай живут и майские жуки,
Пускай осенние кусают осы,
Пускай живут на свете мужики,
Пьют самогонку, курят папиросы.
Пускай и жизнь совсем уйдет в распыл
На этом злом и беспредельном зное.
Ведь я не помню, кто меня любил –
Живая тварь иль существо иное.
* * *
Барин, сердито выбритый и надушенный одеколоном,
Честные бабы с гостинцами да мужики с поклоном,
Привкус моченых яблок, тяжелый запах укропа –
Где, Чаадаев безумный, твоя Европа?
Тощие звезды над кладбищем да тараканы в баньке,
Повести Белкина вечером на хуторе близ Диканьки,
Бедная Лиза, выстрел, охотники на привале –
Им-то небось вольготно, а мне - едва ли.
Вере Павловне снятся сны, а кому-то – мертвые души,
А крестьяне дремлют в стогу, затянув поясок потуже,
Спит на перине Обломов, борща не вотще отведав,
И возлежит на гвоздях, словно йог, Рахметов.
Гуси пасутся в луже – клекочут злобно и гордо,
Взгляд от стола поднимешь – в окошке свинячья морда.
Голова с похмелья трещит, как арбуз, а вместо микстуры –
Фонд золотой отечественной литературы.
* * *
Земля никогда не родит мертвяка,
Но схватки близки родовые.
Идут, как волы голубые, века –
Ужасны рога их кривые.
Любуйся их поступью грозной, пока
Не встретился с чудом впервые.
Колючее время стыдливей ерша,
Полжизни осталось на роздых.
Густеет, как масло, пространство круша,
Беременный смутою воздух.
И ночь надвигается, тьмою шурша,
И небо в крестах, а не в звездах.
И снова бредут на закланье волхвы,
Звенят незаконные речи.
Во рту привкус крови и привкус халвы,
И слышится голос картечи
Разгневанной, и не сносить головы
Опять Иоанну Предтече.
Давно равнодушный к скрижалям конвой
Не видел такого улова.
Грохочут осины надменной листвой,
Не ведая умысла злого.
И внятным становится замысел Твой,
И зрячим становится Слово.
* * *