1916–1918
* На помин олонецким бабам *
На помин олонецким бабам
Воскуряю кедровый стих…
Я под огненным баобабом
Мозг ковриги и звезд постиг!
Есть Звезда Квашни и Сусека,
Материнской пазушной мглы…
У пиджачного человека
Не гнездятся в сердце орлы.
За резцами не вязнут перья
Пеклеванных драчливых стай…
Не магнит, а стряпка Лукерья
Указует дорогу в рай.
Там сосцы тишины и крынки
С песенным молоком…
Не поэты ли — сиротинки,
Позабывшие Отчий дом?
Не по ним ли хнычет мутовка,
Захлебываясь в дрожжах?..
Как словесная бронза ковка
Шепелявой прозе на страх!
Раздышалась мякишем книга,
Буква Ша — закваска в пере
И Казбеком блещет коврига
Каравану пестрых тире
(1921)
* Потемки — поджарая кошка *
Потемки — поджарая кошка
С мяуканьем ветра в трубе,
И звезд просяная окрошка
На синей небесной губе.
Земля не питает, не робит,
В амбаре пустуют кули,
А где-то над желтою Гоби
Плетут невода журавли.
А где-то в кизячном улусе
Скут пряжу и доят овец…
Цветы окровавленной Руси —
Бодяга и смертный волчец.
На солнце саврасом и рябом
Клюв молота, коготь серпа…
Плетется по книжным ухабам
Годов выгребная арба.
В ней Пушкина череп, Толстого,
Отребьями Гоголя сны,
С Покоем горбатое Слово[2]
Одрами в арбу впряжены.
Приметна ль вознице сторожка,
Где я песноклады таю?
Потемки — поджарая кошка
Крадутся к душе-воробью.
Ноябрь или декабрь 1921
* Меня хоронят, хоронят,*
Меня хоронят, хоронят,
Построчная тля, жуки.
Навозные проворонят
Ледоход словесной реки!
Проглазеют моржа златого
В половодном разливе строк,
Где ловец — мужицкое слово
За добычей стремит челнок!
Погребают меня так рано,
Тридцатилентным бородачом,
Засыпают книжным гуано
И брюсовским сюртуком.
Сгинь, поджарый! Моя одёжа —
Пестрядь нив и ржаной атлас!
РазорвАлась тучами рожа,
Что пасла, как отары, нас.
Я — из ста миллионов первый
Гуртовщик златорогих слов,
Похоронят меня не стервы,
А лопаты глухих веков!
Нестерпим панихидный запах…
Мозг бодает изгородь лба…
На бревенчатых тяжких лапах
Восплясала моя изба.
Осетром ныряет в оконцах
Краснобрюхий лесной закат, —
То к серпу на солнечных донцах
Пожаловал молот-брат.
И зажглись словесные клады
По запечным дебрям и мхам…
Стихотворные водопады
Претят бумажным жукам.
Не с того ль из книжных улусов
Тянет прелью и кизяком.
Песнослову грозится Брюсов
Изнасилованный пером.
Но ядрен мой рай и чудесен —
В чаще солнца рассветный гусь,
И бадьею омуты песен
Расплескала поморка-Русь
1921
Молитва солнцу
Солнышко-светик! Согрей мужика…
В сердце моем гробовая тоска.
Братья мои в непомерном бою
Грудь подставляют штыку да огню.
В бедной избе только холод да труд,
Русские реки слезами текут!
Пятеро нас, пять червлёных щитов
Русь боронят от заморских врагов:
Петра, Ляксандра, кудрявич
Митяй, Федя-орленок да я — Миколай.
Старший братан, как полесный медведь,
Мял, словно лыко, железо и медь;
Братец Ляксандр — бородища снопом,
Пахарь Господний, вскормленный гумном.
Митя-кудрявич, волосья как мед,
Ангелом стал у небесных ворот —
Рана кровавая точит лучи.
Сам же светлее церковной свечи,
Федюшка-светик осьмнадцать годов
Сгиб на Карпатах от вражьих штыков.
Сказывал взводный: Где парень убит,
Светлой слезинкой лампадка горит.