9. О плачущей Хазилине[523]
Грубый супруг когда укротил мою Хазилину
И, окровавив, ее он оттаскал за власы,
Даже Борей не стерпел, как рыдает она в одиночку,
И, подобрев, он с небес мокрые бросил снега.
Клавдия с палкой своей по нашему ползает дому
И попадается мне трижды, четырежды в день.
Знаю я: все порученья она от девы относит
Те, что в ущерб мне она глупым дает женихам.
Ты, перстенек, что собою объемлешь камень багряный,
В ком и немалый еще чистого золота вес,
Я умоляю, иди и склони к моим деву желаньям,
Ты ведь под верной звездой некогда вырезан был.
12. О пире едящего конину сармата[524]
Жрущий конину сармат не оставил обычаев старых,
Кто из-за грубой еды дикое имя стяжал.
Как-то позвали меня на трапезу к милому другу,
Этот блистательный пир множество яств содержал.
Он заключил, будто я византийское мясо вкушаю;
Дал же, коварный хитрец, лошадь отвратную мне.
Как говорится, сармат — сосед превосходный силезцу!
Этот ослятину ел, тот же конину жует.
Столь велики холода для земель даже северных были,
И от Медведицы вниз стужа такая сошла,
Что селянин, захотев потереть свои ноздри-ледышки, —
Взял себя за нос и тот так и остался в руке.
Портит ротик широкий сарматских девиц несомненно,
И лишь на лицах у них пара открытая глаз.
Каждая лишь по глазам и желает казаться красивой:
Ведь на обеих щеках бледность повсюду лежит.
15. Об ораторе полузнайке[525]
Ты объявляешь, соперник, что нашим стишкам уступаешь
И говоришь, что тебе ближе свободная речь.
Я бы поверил, когда б декламации стиль твой постигнул
Иль, мой соперник, — места, кои трактуешь в речах.
16. О том, кто плохо просклонял имя Доркада[526]
Если «ДОРКАМ» говоришь, я хотел бы, чтоб ты о ДОРКАДЕ,
Варвар, молчал, ибо ты имя калечишь ее.
Что обвиняешь меня за созданье стихов двоевидных
И что творенье мое не соблюдает размер?
Есть и причина: стихам ни один не дивится властитель,
Кто бы достойно сумел вознаградить за талант.
Ведь вдохновил Меценат великой наградой Марона,
Также и Флакку он дал для пропитания все.
Только у наших владык неизменно другая забота, —
Чтобы наполнил кабак меру излишества их.
18. О дворе короля Матвея[528]
Плакался часто сенатор владыке Паннонии: ныне
Девам спасения нет от домогательств князей;
В мире, однако же, зло несравненно гнусней существует:
От итальянских страстей нету спасенья мужам.
вернуться
9. О плачущей Хазилине. Хазилина, возлюбленная Цельтиса в Кракове (см. Од. 1,3 и др.), фигурирует в эпиграммах только в I книге (22, 23, 26 и т. д.). Это позволяет считать, что по крайней мере большая часть вошедших в эту книгу эпиграмм относится к краковскому периоду жизни Цельтиса.
вернуться
12. О пире ... сармата. 13. О сарматской стуже. 14. О ротике сарматок. Сарматами Цельтис называет поляков; это его обычный интерес к местным нравам, обычаям и природе (не без присущего поэту немецкого самомнения).
вернуться
15. Об ораторе полузнайке. Атмосфера соперничества в университетах, где гуманистам цельтисовского круга приходилось иметь дело со сторонниками «барбаролексики», псевдогуманистами, отразилась в этой и ряде других эпиграммах, как и в Од. I, 12; 19; II, 18; 20 и т. д.
вернуться
16. О том, кто плохо просклонял имя Доркада. Доркада — собств. «dorcas» (nom.), отсюда «dorcadam» (асе.). Здесь, очевидно, имя собств., букв. «газель». Ср. предыдущее примечание.
вернуться
17. К сотоварищам. Меценат — знаменитый покровитель искусств при Августе. Развитие поговорки: «Там, где есть Меценаты', придут и Вергилии следом».
вернуться
18. О дворе короля Матвея. Матвей (Матьяш) Корвин, венгерский король (1458—1490), покровитель гуманистов (см. Од. II, 2), вторым браком был женат на Беатриче Гонзага и окружил себя итальянцами. Его неожиданную смерть молва отнесла за счет Якобы отравивших его итальянки-жены и ее любовника Стефана Заполья.
вернуться
19. К Богородице. 20. К св. Екатерине. 21. К св. Анне. Три эпиграммы, обращенные к самым почитаемым католической церковью святым женам: Деве Марии, Екатерине и Анне. Вместе с прямым «паганизмом», они не лишены кощунственной двусмысленности. Богородица становится в ряд с многочисленными богинями-женами Юпитера, а святую Анну поэт считает заслуживающей почета потому, что она не отказала «ни единой мольбе».