68. Язвительная шутка богемцев, обращенная к папе Римскому[568]
Край наш когда предавал проклятию Римский владыка,
И произнес: «Не роди почва ростков никаких,
И да совсем не родит ни едина жена у богемцев,
Звезды зловещие пусть пагубным мором грозят», —
Было такое обилье в Богемии Вакховых гроздьев
И народила земля столько с приростом даров,
Что лишь с трудом в закромах уместилась созревшая жатва,
Что же до женщин, то все тройню рожали зараз.
Древле какие, о Вакх, у тебя прозвания были,
Будет свидетель тому в век наш богемец любой,
Кто лишь единый дерзнул презирать законы латинян,
Чтобы твою, о Вакх, влагу святую испить.
Не допускает богемский народ открытых соблазнов —
Вот почему и погряз край этот в тайных грехах.
71. О горохе богемцев[570]
Ученикам Пифагор и горох и боб густолистный
Есть запретил и колоть жирных свиней не велел,
Ибо от влаги плохой все тела вздуваются наши,
Также ума остроту губит такая еда.
А у богемцев земля один лишь горох производит
С салом свиным: не постичь вам Пифагора, глупцы!
72. О мясных рынках пражан
Что твой, Прага, живот прожорлив, а чрево бездонно,
Рынок длиннейший в мясных длинных являет рядах.
73. О первосвященнике богемцев[571]
Был Винцентин от рожденья евреем по крови, который
Римскую веру приняв, стал их богов почитать.
Он, диадему надев, к иллирийским явился народам,
Чтобы себе на корысть делать святыми мужей.
Но лишь почувствовал он, что его кошелек не полнеет, —
Уж и не римлянин он, и не обрезанный стал.
Он и к богемцам пришел, побужденный лишь к злату любовью,
И из корысти одной продал он римских богов.
Чтобы небес и земли тебе облик соделался ясным,
Эти поверхности две я описал для тебя.
В первой Олимп лучезарный со звездами ты обнаружишь,
И в положенье каком каждой летать суждено;
Но из второй ты сумеешь всю землю познать совершенно,
Все, что скиталец собой может объять Океан.
Не было ни одного изгнанника в целой Европе,
Кто бы порочить дерзнул курии Римской главу.
Но вот приходит италик, к деньгам охваченный страстью,
Сердце его до краев алчности древней полно.
О святой золотой, что беречь подобает с любовью, —
Чтит италиец его больше, чем вышних богов.
Первосвященник не смог говорить латинскою речью,
Но на латинский манер смог он богов запродать.
О богемцев народ, кто ученого пастыря стоит,
Кто по-латыни не мог даже и слова сказать!
Если ж не речью одной святыни латинские славны,
Первосвященником там может быть каждый мужик.
Ясное Феба светило опять не напрасно восходит,
Каждого к делу его так призывает оно.
78. Об Августине Винцентине[576]
Не было ни одного у богемцев жреца в их поместьях,
Вот и возникли везде и заблужденье и грех.
Ты, отец Августин, святынями обогатил их,
И твой легкий кошель толще от этого стал.
Значит, отец Августин, свое имя ты носишь по праву,
Кто надувательства был непревзойденным творцом.
Тертая только горчица обычно свой дух источает,
Также и доблесть, — блестит средь утеснений она.
Илия с двойней своей была невинной весталкой.
Вот и коснеют в святых мужи святые грехах.
81. Об италийцах в Богемии[579]
вернуться
68. Язвительная шутка богемцев... Цельтис вновь уделяет здесь особое внимание урожаю винограда, что явно связывается со следующей эпиграммой, где речь идет о чаше богемцев-утраквистов.
вернуться
70. О вере богемцев. Жизнелюбию гуманиста явно претит пуританство гуситов, в котором он видит только лицемерие.
вернуться
71. О горохе богемцев. Впрочем, это же лицемерие Цельтис видит и в пифагорейской диете, с насмешливой иронией относясь к ее мнимой мудрости.
вернуться
73. О первосвященнике богемцев. Цельтис называет его Августин Винцентин (см. также Эп. 75, 76, 78 и 81; Эл. II, 4); видимо, он был либо миссионером-католиком в Иллирии (Сербии), либо униатским епископом.
вернуться
74. О двух сферах. Эпиграмма, очевидно, предназначалась в качестве посвящения к какому-то тексту о космогонии. Сохранились два колорированные рисунка пером на пергаменте (ок. 67,5x67,5 см) с изображением северного и южного звездного неба, хранящиеся в Нюрнбергском Германском музее. На одном из них имеется герб астронома Конрада Гейнфогеля и дата 1503. Фигуры богов — Аполлона, Юпитера и т. д. — носят следы правки той же рукой, которой сделаны надписи и дата. Стилистически эта правка близка к иллюстрациям, выполненным в мастерской Дюрера, к «Любовным элегиям» Цельтиса. Возможно, они относятся к какому-то труду, затеянному Цельтисом и не осуществленному (подобно «Germania illustrata»), к которому он написал какой-то не сохранившийся текст и посвятительную эпиграмму.
вернуться
75. О Винцентине. См. Эп. I, 73, 76, 78. Цельтис не проявляет симпатии к нему, несмотря на то, что Винцентин «...порочить дерзнул курии Римской главу».
вернуться
76. О нем же. Почти буквально повторяется в Эл. II, 4.
вернуться
77. Увещание. Помещение этой эпиграммы между №№ 76 и 78 заставляет считать, что смысл ее в том, что каждый обязан заниматься своим делом, не берясь за то, к чему он не способен.
вернуться
78. Об Августине Винцентине. Здесь вся эпиграмма строится на непереводимой игре слов, в основе которой глагол «augeo», означающий и «содействовать», и «приумножить», и «чтить». Цельтис представляет этот глагол как основу имени «Августин», к которому он относит и заключительное: «творец» — «auctor».
вернуться
79. О силе доблести. Более точный смысл — о действенности добродетели (De vi virtutis).
вернуться
80. О Рее и Марсе. Илия (Рея Сильвия) родила от Марса двух близнецов — Ромула и Рема, хотя была весталкой, принесшей обет девственности. Так же лицемерны в своих обетах, — говорит Цельтис, — потомки Ромула, римские клирики.
вернуться
81. Об италийцах в Богемии. Поэт иронизирует над алчностью торгашей-итальянцев, в утраквистской Чехии пренебрегающих католической верой ради торговой выгоды.