Жителей рейнских ученее всех и по возрасту юный,
Ты достоин, Гресмунд, быть неизменно любим.
В слове ученом своем о семи ты сестрах трактуешь
И о таинственном всем, что в философии есть.
Я заключил бы, что к нам ныне рвутся Италии Музы,
Немцы пусть помнят о том, если отправятся в путь.
Врач с правоведом умелым поистине все пожирают:
И ничего уже нет, чем бы кормился поэт.
Значит, с умом благородным кто к Музам бесплодным прибегнет
Под покровительство, кто к лирам и Феба и Муз?
45. О невежественном переводчике Нюрнбергской истории[694]
Вот уж врачей, правоведов, ученых поэтов, надежда
Тщетная деньги стяжать, слава пустая творит.
И переводчик — пример, за немалые нанятый деньги,
Чтоб на тевтонский язык римлян дела перевесть.
Он, прочитавши «vespillo» — могильщик, не понял названья,
Птица это, — решил, — в перьях шафранных своих.
После же, Домициан, твое тело, что мыши пожрали, —
«Vespertilio», снес на погребальный костер.
Знаю теперь, что смогли бы кумиры всемирные — деньги,
Если ученых мужей делают те из ослов.
Проповедников днесь правоведов, врачей превосходных,
И в капюшонах мужей, деньги, рождаете вы.
Стать же поэтом никто не решился б в надежде на деньги,
Ибо Гомер никаких вовсе не ведал богатств.
Влажные звезды когда сыплют снежные наземь пушинки
И среди сумрака туч небо застыло само,
Если друзей дорогих, Теликорн, ты желаешь увидеть,
Без промедленья приди, о промедленье забыв.
48. Что создает расточителей[696]
Птица, лошадь и Вакх, пес, Венера и кости, и игры, —
Все это нашим мужам неисчислимый ущерб.
49. На чертоги Счастливого аббатства[697]
Был я Эйнгардом при жизни, любовь королей заслужившим,
Карла Великого дочь стала невестой кому.
Я воздвиг этот храм, благодатью исполнившись в сердце,
Средства немалые дал, кои остались при нем.
Я же тела всех этих святых, в алтаре погребенных,
Кои мне Рим отдавал, в этой могиле сокрыл.
50. О деньгах и срамном месте
Деньги и место срамное, палящее сердце у женщин,
Дорого стоя, не раз многих к убийствам влекли.
51. О том, кто отрицает, что по-латыни можно сказать «мортем обире» — умереть
«Obiit mortem» сказать кто считает, — нельзя по-латыни,
Смертью внезапною пусть — «mortis abire» падет.
52. О четырех изобретательных
Любящий, пленник, монах и слепец, — лишь четверо этих,
Столь хитроумны, что их не победить никому.
Слышу, что многие люди ругают мои эпиграммы,
В книгах страшатся моих встретить свои имена.
Строчкой пентаметра только всем этим ответствует Муза:
К ликтору воры всегда злобу привыкли питать.
Жребием качеств моих себя ты, завистник, терзаешь,
Зависть питая в себе, что я в расцвете теперь.
Но предпочту, чтобы ты меня жалил жестоко, завистник,
Чем состраданье к себе принял, страдая, поэт.
55—62. Дистихи Муз в библиотеке
Гложущих сонмы забот пусть каждый прогнать пожелает,
Пусть он стремится войти в место отрады, сюда.
Каждый, кто тягость забот удалить пожелает из сердца,
Пусть без опаски всегда в место это спешит.
Место вот это из сердца различные гонит заботы,
Горести лечат сердец книги прочтенные здесь.
Тот, кто желает заботы изгнать из печального сердца,
Радостен, в это всегда место пусть рвется войти.
вернуться
43. О Гресмунде. Теодорих (Дитрих) Греземунд из Мешеде, каноник в Майнце, друг Цельтиса (см. Од. III, 27), автор «Ночных размышлений о пользе семи свободных искусств» (1494), развивающих мысли Цельтиса.
вернуться
44. О поэтах. Горький сарказм; ср. Эп. II, 7.
вернуться
45. О невежественном переводчике Нюрнбергской истории. Цельтис был оскорблен тем, что его труд «О происхождении, расположении, нравах и учреждениях Нюрнберга», который он в марте 1495 г. торжественно поднес «отцам города» — бургомистрам Нюрнберга, был ими передан для перевода на немецкий язык (латыни они не знали) секретарю городского казначейства Георгу Альту, до того уже выполнившему перевод «Всемирной хроники» Гартманна Шеделя. Обида была тем большей, что Цельтис за свое подношение ничего не получил, в то время как Альбу за перевод был заплачен значительный гонорар; Цельтис помнил и то, что как сама «Шеделевская хроника», так и ее перевод изобиловали ошибками, и именно к нему когда-то обратился инициатор этого издания Шрейер («Кламоз», см. Од. II, 23) с предложением подготовить исправленное издание хроники — так родилась идея оставшегося неисполненным замысла «Germania illustrata». Эта эпиграмма была одним из проявлений обиды Цельтиса, всегда помнившего, что именно в Нюрнберге был он увенчан лаврами и дружившего со многими нюрнбержцами, особенно с Пиркгеймером и Дюрером.
вернуться
47. К Теликорну. См, также Эп. III, 105, близкий по содержанию, и IV, 39. По смыслу всех трех эпиграмм ясно, что речь идет о близком друге, находящемся в Баварии (см. Эп. IV, 39; Теликорн-единорог в баварском гербе), может быть — Иоганне (Яне) Тольхофе (Од. II, 13).
вернуться
48. Что создает расточителей. Афоризм, своей банальностью приближающийся к сентенциям «Корабля дураков» Себастьяна Брандта.
вернуться
49. На чертоги Счастливого аббатства. Название — буквальный перевод имени города Зелигенштадт-на-Майне, где расположено аббатство, основанное в IX в. историком и архитектором Эйнхарттом в честь его жены, согласно легенде, — дочери Карла Великого. Святыми покровителями монастыря считались Марцеллин и Петр, мощи которых находились в алтаре. Эпиграмма относится несомненно к числу «заказных» текстов и, возможно, предназначалась (как и Од. III, 10, св. Зебальду) для листовки.
вернуться
53. К читателю. Ликтор — телохранитель древнеримских должностных лиц, несший пучки розог, которыми наказывались виновные в беспорядках, и секиры для казни преступников.
вернуться
55—62. Дистихи Муз в библиотеке. Написано для библиотеки в Вене, очевидно, как надписи при изображениях Муз. Для сравнения можно вспомнить исполненную в 1509 г. картину Лукаса Кранаха Старшего (работавшего с 1500—1505 г. в Вене и исполнившего там, в частности, портрет ближайшего ученика и преемника Цельтиса, — Куспиниана) — изображение Венеры с Амуром, снабженное подобным дистихом.