8. О том, что единственною хроническою болезнью сочинителя была любовь[353]
Четыре и четыре пятилетия
Мне даровала судьба в неверном смертном возрасте
Прожить непотревоженным недугами —
Грозной заразой, кривой подагрой, злой горячкою.
И не напрасно я, склонясь молитвенно,
Нас хранящим богам взношу благодарения!
За десять лет скитаний по краям земным
Не погубили меня дорожные разбойники,
Из варварских окраин невредимого
10 Вывел Меркурий меня, к поэтам благодетелен,
Ни волк меня, ни вепрь меня щетинистый
Не растерзали, напав, ни лютая медведица, —
И только пес, как было мне предсказано
Злобною бабкою встарь, кусал меня за голени.
Ни в суд меня не звал к ответу жалобщик,
Льстясь на добро в сундуке иль мстя за оскорбление;
Преступник не искал во мне заступника,
Зная, что я и не лжец, и в злых делах не сдейственник.
Воистину, по милости Юпитера
20 Жизнь доселе моя текла небеспокоимо.
Но есть во мне одна неисцелимая
Хворь, гнетущая дух и плоть мою томящая, —
Пред ней бессильны травяные зелия,
Ни аромат чуждых стран с ума ее не вытеснит,
Не одолеет бог, больных жалеющий,
Ни Махаон, его сын, ни Гиппократ прославленный;[354]
И только Урсула, очами светлыми
Сердцу нанесшая боль, одна ее и вылечит.
Когда трясусь я дрожью пароксической,
30 Кликните Урсулу мне: спасусь ее лобзанием.
9. На лекаря Бассарея[355]
Что ты рвешься, как пес, разинувши гнусную глотку,
Пугать меня рычанием?
Что стремишься мое опозорить руганью имя,
Противу Музы злобствуя?
Ты, в чьей печени гной в смеси с ядовитою желчью
Заразной брызжут завистью,
Ты, чья затхлая грудь обличает бледностью лика
Зловредные желания, —
Ты ль захотел, чтобы вновь процвела моя многая слава
10 Хвалами и победами?
Истинно ведомо нам: враждой закаляется доблесть
И меркнет без соперников, —
Впрямь, когда бы Назон не покинул державного Рима
Для берега Евксинского,[356]
Он не оставил бы нам столь славных песенных свитков,
Читаемых в столетиях;
Если бы не был Марон лишен отцовского поля —
Его свирель не пела бы;[357]
И в Цицероне, когда уходил он, гоним, из отчизны, —
20 Вскипало дарование.[358]
Ибо как малая искра под веяньем мощного ветра
Великим пышет пламенем,
Так и меня, бросая, судьба из напастей в напасти,
Путь указует к доблести,
Несокрушимой вовек никакими порывами бури,
А лишь закалом крепнущей.
И как воинственный Марс в ответ на удар супостата
Встает еще губительней,
Так и оружье мое твоим вострится задором,
30 Грозя такими ранами,
Песнь о которых пройдет по всему неоглядному миру,
Не исцелит которые
Ни изощренный хирург, ни искусный в лечении медик,
Спасающий в увечиях.
Нет, — как плющ и лавр зеленеют вечной красою
В награду победителям,
Ни от морозной звезды не страдая насильным уроном,
Ни от светила знойного, —
Так поэта бессмертная часть и всесветная слава
Смеется над хулителем.
10. О Розине, к Пиерию Гракху[359]
Когда Розина во свои объятия
Меня звала чрез верного служителя,
Чтобы развеять вешнее томление
В душе поэта, омраченной праздностью, —
То думал я и впрямь обнять цветущую,
Росой весенней розу орошенную
Под нежным вздохом веянья небесного —
Такую, как по долам зеленеющим
Тысячецветной рассыпает россыпью
10 Зефир, лелея звезды лепестковые,
Клонимые в росе под легкой поступью
Венеры с Купидоном и Харитами.
Такую мнил я розу сжать в объятиях,
Чтобы развеять вешнее томление,
Но ах, напрасно, ибо речи льстивые
Мне обернулись ночью многотягостной.
Она, взошед со мной на ложе жалкое,
Обвив мне плечи длинными объятьями,
20 К губам губами прикасаясь с ласкою
И с языком язык сплетая жалящий, —
Она, бесстыдная, она, продажная,
Поганая, похабная, паршивая,
Подстарая, беззадая, нечистая,
Уродливая, мерзкая, отвратная,
Она средь ночи трижды и четырежды,
Подсаживаясь к чаше при светильнике,
Вином разогревала похоть стылую, —
Она, на людных празднествах привыкшая
30 Мужских стволов до тысячи и более
В день облуплять, не разбирая разницы,
Кто мирянин, кто поп, а кто обрезанный,
Но всех топя в своем болоте гнилостном.
Такое я поял себе чудовище,
Циклопам сицилийским равномочное,
Чей смрадный рот дышал срамной клоакою,
Чей жесткий зад казался древесиною
И чья утроба, колкая, как рыбина,
Меня терзала, истирая складками,
40 Как будто в бычьем травоядном потрохе.
Мой милый Гракх, красивых слов лелеятель,
Не попадись, смотри, подобной хищнице!
вернуться
Судя по первым строкам, эпод написан в 1499 г. Стремление подвести какой-то итог своей жизни к исходу века у Цельтиса проявлялось постоянно; играла здесь свою роль и болезнь. Однако упоминание об Урсуле наводит на мысль, что Цельтис использовал здесь свое более раннее произведение, не видя нужды менять имя возлюбленной только потому, что ее уже не было в живых — идея любви для него бессмертна.
вернуться
...бог, больных жалеющий... его сын... Гиппократ... — Бог Асклепий (Эскулап), сын которого, Махаон, лечил раненых в Троянской войне; потомком Асклепия считался по традиции и Гиппократ (ок. 460—370 г. до н. э.), «отец медицины», учение которого господствовало в Европе вплоть до конца XV в.
вернуться
Вольфганг Пейссер из Бургкгаузена (ум. в 1526 г.) — врач, профессор Ингольштадского университета, упоминается также в письме Цельтиса к Сиксту Тухеру, впрочем, без такой ненависти и презрения, как в эподе. Основная мысль — поэзия расцветает и возвышается борьбой против зависти и зла — выводит эпод из категории личных и придает ему большое общественно-этическое звучание.
вернуться
Овидий Назон (43 до н. э.—18 н. э.) в 8 г. н. э. был изгнан из Рима по обвинению в нарушении общественной нравственности в своих произведениях, в том числе в любовных элегиях, которым подражал Цельтис. В изгнании (у Понта Евксинского — Черного моря) им написаны девять книг скорбных элегий и посланий.
вернуться
Публий Вергилий Марон (70—19 до н. э.) был лишен наследственного участка земли близ Вероны и лишь заступничество со стороны Октавиана Августа восстановило его права. В благодарность он написал одну из эклог.
вернуться
Марк Туллий Цицерон (106—43 до н. э.) был изгнан на год из Рима, но творческую активность его Цельтис преувеличивает.
вернуться
Об Иоганне Крахенбергере см. Од. III, 2. Розина больше не упоминается, Цельтис явно создает гипертрофированный образ, служащий моральному поучению, подобно «юноше Бооту» (Од. III, 14).