Так привязала она меня недавней любовью,
Так распалила меня очарованьем своим,
Что позабыл я иных товарищей, страстию полный,
20 Чистая дружба не столь сделалась мне дорога.
Хоть и не нравится мне, что много в любви огорчений
И что я сам виноват в этой болезни моей,
Хоть и нередко меня рассудок за ухо треплет,
О предписаниях мне напоминая своих,
Напоминая изгнать из груди вредоносное пламя,
Чтобы не сделаться мне притчей болтливой толпы, —
Все же я в бездну лечу, и нет беде исцеленья:
Добрым советом никто мне не сумеет помочь,
Даже Платон и Сократ и вся премудрость латинян,
30 Даже Юпитера дочь, чадо его головы!
Так увлекает меня злая страсть и худое желанье,
Как вожделеет воды вздутый водянкой больной;
И как в больном от запретных глотков все шире и суше
Распространяет болезнь севов своих семена,
Так, чем больше я сам на себя налагаю запретов,
Тем неизбывней меня точит лукавая страсть.
Не искушенный в любви, я с теми людьми не согласен,
Кто, постоянно любя, все же не верит в любовь:
Я говорю как простец: в таком мое сердце пожаре,
40 Что небывалая смерть Цельтису ныне грозит.
Не убеждай же меня к благородным наведаться Музам,
Ибо все сердце мое полно безумной любви.
3. К Хазилине о внезапной непогоде, когда сочинитель направлялся в сарматский Краков, и о примете весны
Феб поднимался тогда при порывах дождливого Австра,
Фриксовы звезды искал на небе кроткий Овен,
К Деве Юпитер всходил, к ее благодатному лону,
Чтобы она от него заново плод понесла.
Свежий, как юноша, мир мужал в весеннее время,
И раскрывала свое лоно сырая земля
С тем, чтобы розы рождать и белые лилии в поле,
Чтобы кудрявой листвой своды деревьев покрыть.
Звал к объятьям Амур, Купидон подстрекал вожделенье,
Тайные факелы вновь солнечным жаром зажглись.
Этой самой порой, поспешая в неближние страны,
Я под недоброй звездой путь мой держал на восток,
В край, где суровый сармат на обширных трудится пашнях
И обитает в стенах наскоро сбитых лачуг,
Где рукавами течет, простирая широкие воды,
Висла, которой достичь с боем стремится тевтон.
Мы добрались до холма, где виден царственный замок,
Где поднимается ввысь Крока[390] надменной стеной.
Тут обложили кругом облака померкшее солнце,
20 Ветра порывы со всех вдруг зашумели сторон:
Ахеменийский Эвр[391] своротил бы ударами небо,
Если б навстречу ему Кавр[392] на конях не скакал;
Влажный Нот налету столкнулся с холодным Бореем,
Хляби разверзлись и вниз тяжким упали дождем.
Дрогнул небесный эфир, оробев от страшного грома,
Словно Юпитер прорвал трещину в небе огнем.
Тотчас смолкли в полях печальные писки пернатых —
Их заглушали, гудя, роща и гнущийся лес.
Лишь одиноко летал с недобрым карканьем ворон,
30 Видом и криком своим злые невзгоды суля:
То, взмахнувши крылом, меня в висок ударял он,
То, когтями задев, лик запрокинутый рвал.
Трижды испуганный конь припадал к земле своим телом,
Трижды, четырежды он, вкопанный словно, вставал,
Стряхивал тело мое, на хребте поникшее легком,
Вновь от города прочь быстрый свой бег обращал.
«Вышний отец, — я сказал, — если я заслужил твои стрелы,
Без промедленья сожги павшего молний огнем,
Или внезапный поток заставь умчать мое тело,
40 Чтобы в сарматских волнах стал я приманкой для рыб
Там, где и Трендул, и Ског, и Стад, и со Скандией рядом
То, чем известна она, — Коданский славный залив.
Слава, известность и честь и доблесть меня заставляют
С родины милой уйти в эти чужие края.
Если за это, отец, заслужил я небесные стрелы, —
Будь по воле твоей: брось мою тень за Коцит.
Если же сердцем ты был, сверкая, ко мне благосклонен, —
Ознаменован тобой, счастлив да будет мой путь!»
«Счастлив да будет мой путь», — повторил я, но ярое пламя
50 Отблеском многих огней мне ударяет в глаза.
Тут распростерлось без чувств надолго бессильное тело,
И в побелевшем лице краски не стало совсем.
Названный день для певца, вероятно, стал бы последним,
Если бы Феб, как всегда, помощь не подал ему.
«Феб, покровитель певцов! — явилась такая молитва, —
Милостив будь, облегчи горькую участь певца!
Я же, по воле твоей придя в восточные земли,
Петь и на лире играть буду во славу твою».
Вняв, снизошел он, обвив виски священные лавром,
60 Трижды, четырежды мне светлой кивнул головой.
«Встань! Да получат, — сказал, — твои члены прежнюю бодрость:
Родину ты с четырех должен прославить сторон —
Там, где с востока ее ограждает полная Висла,
Где охраняет рубеж с юга великий Дунай,
Там, где на западе Рейн ее зовется границей,
Там, где на севере к ней коданский род прилежит.
Всю серединную часть Германии в этих пределах
Фебовой песнею ты миру всему воспоешь.
Но не минуют тебя, о Цельтис, различные беды
70 На круговом твоем десятилетнем пути:
Лишь за большие труды приходит большая известность,
Где проливается пот — слава летит ему вслед!»
Молвил и сразу исчез, рассекая крыльями воздух;
С ним улетела толпа спутниц его Аонид.