В том, что ты гонишь меня и свирепой мучишь любовью,
Из отошедших кому мог бы я бросить упрек?
Ты презираешь мои не в меру юные годы,
Тело, в котором пока крепости нет для любви
(Ибо как Марс дорожит окрепшими членами мужа,
Так и Венера во всех средние любит года);
Ты упрекаешь за то, что мешали мне страх и стыдливость
Ради Венеры творить первые пробы в любви;
В-третьих же, ты мне в вину вменяешь, что чаще досуги
30 Старым книгам я рад, а не тебе отдавать, —
И потому, что смешны для женщин ученые Музы,
Книги же мерзки любой девушке даже на вид,
Как это свойственно всем красавицам в варварских странах,
Ты не выносишь совсем, грубая женщина, книг.
Нет, не такою была у певца, известного миру,
Лесбия,[403] что и сама ладить умела стихи,
И не такою была у Назона красотка Коринна,[404]
Та, которой поэт мнимое имя нарек.
Многих знает мир и других благородных красавиц,
40 В ком вдохновенье нашли столько ученых мужей;
Схожую с ними и я отыщу, скитаясь по свету
Там, где земля широка у алеманских мужей.
Есть у ученых людей, признаюсь, другая забота:
Лагерь Венеры своей грязью Палладе претит, —
Ей милее всходить к светилам звездного неба,
Чтобы Юпитеру там вышнею спутницей быть,
А с высоты нисходя сквозь эфир на блещущих крыльях,
Хочет остаться она чуждой забавам земным
И никогда не грязнит сладострастною похотью члены,
50 Мерзкой заразой свое тело не станет пятнать.
Вышний Юпитер, и тот не всегда, спускаясь на землю,
Вел себя так, — но ведь он снова всходил в небеса;
Если же вновь потянет его к земным наслажденьям,
И пожелает он вновь милость Венеры снискать,
Он обернется быком, и пернатым, и прочим обличьем
И под личиной чужой радость познает свою.
Так и мне при скитаньях моих на земле и на море
Дева богиня пошлет много различных утех,
И вдохновеньем дохнет, и рвенье к стихам усугубит:
60 Пусть их люди всегда любят и славят и чтут!
Если ж мне будет дано, изменив свой вид, забавляться,
Чтоб возвращался потом к небу возвышенный ум, —
То, как тело и дух в едином содружестве слиты,
Дорог мне лагерь утех той и другой стороны:
Лагерь Венеры мне мил, но милее искусство Паллады,
Мужества более тут, больше стыдливости там.
И, чтобы помнила ты мои в любви пожеланья,
Это двустишье тебе, Хаза, расскажет о них:
«Не пресыщай меня, нет, но изредка дай наслажденье!
Так и жестокостью ты можешь мой дар поощрить».
10. К сопернику Гериону[405]
Ты, кто некогда всех превзошел геркулесовой силой,
Равных которому нет в целой сарматской земле,
Мощный, ты против врагов метал тяжелые копья, —
Видел я, были они больше древесных стволов.
Всякий, против тебя выступавший, падал, а сам ты
Гордо держался в седле, крепко сдержавши коня.
Страшно было юнцам на опасную выйти арену, —
Ибо ужасен удар непобедимой руки.
Ты устрашителен всем германцам, галлам, паннонцам,
10 И по вселенной бегут в блеске твои имена.
Ты среди первых вождей казался прямым полубогом,
Дружно дивились тебе в тесном кругу знатоки.
Ныне же доблести нет в привыкнувшем к лености теле,
И умолкает совсем громкая прежде молва.
Ты, обессилен, лежишь, повержен проворной Хазеллой:
Здесь ты бываешь разбит трижды, четырежды в день.
Сидя, ласкает она твое сердце льстивою речью,
Глупым ярмом придавив гордую шею твою,
Только вздыхает в ответ, молчит и глаза прикрывает,
20 Каждое слово твое сопровождая кивком.
Ты зажимаешь ей рот поцелуем, ты крепкой рукою
Тянешься стиснуть сильней пышную белую грудь.
Часто, целуя, она говорит, что боится-де мужа,
Предупреждая, что он скоро, должно быть, придет;
И то перечит тебе, то в нежных словах умоляет,
Чтоб, оторвавшись от губ, дал ты себе отдохнуть;
И отвращает лицо, и тебя в сердцах называет
Дерзким юнцом, и себя держит небрежно с тобой.
Пробует все на тебе она уловки блудницы,
30 Чтобы завидный улов не ускользнул от сетей;
Держит тебя, храбреца, в плену на супружней кровати,
Ночью, когда под луной в небе горит Зодиак.
Но погоди: когда кошелек у тебя опустеет,
Вряд ли она тебе даст пальцем коснуться себя!
вернуться
403
вернуться
405
Ср.