13. К Хазилине, застигнутой со священнослужителем
Что ты, лицо опустив, смущенные взгляды отводишь,
И побледнели твои обе цветущих щеки?
Что опечаленный лоб щекочут торчащие пряди,
И по привычке метнуть дерзость язык не спешит?
Ум, сознавая вину, растравляет тайную рану,
Мучит тебя за обман тысячью разных ладов:
Так, говорят, пытал людей тиран сицилийский,
И в наказаньях своих так же суров Радамант.
Хаза, поверь, что виной опорочишь ты доброе имя,
10 И о поступках твоих громко молва зашумит.
Ты уж не раз гасила огни законного брака
И похотливо на торг резвые бедра несла.
Эта последняя ночь, как муж твой уехал в деревню,
Мрачный наморщив лоб, видела новый твой грех.
Дрожь недаром меня пробирала в то самое время,
Как обольщеньем моим бритый соперник владел.
Впрочем, я тайной вине хочу оказать снисхожденье,
Взяв во вниманье твою слабость к святейшим мужам:
Могут недаром они божий гнев отвратить от проступка,
20 Молний Юпитера гнев могут они удержать.
14. Об отлучении от милой, с рассказом о некромантических и магических искусствах
Где у нас честность и стыд, следы миновавшего века,
Где добродетель и где достоинство, чтимое прежде?
С древними нравами наш теперешний век не сравнится,
Гонят наши дни стыдливость в эфирные выси
Прочь, и во гневе она старается скрыться в потемках.
Более в мире святая любовь не хочет, как прежде,
Тех, кто взаимно любим, сочетать сердечным обетом:
Голод, разврат и раззор, грабежи, лихоимство, насильство,
Срам и нечестие жен на наше выпали время.
10 Вкупе с коварством обман и зависть, сплетенная ложью,
Веру сгубили вконец, меж тем, как язык нечестивый,
Всех призывая божеств, приукрасить стремится неправду.
В этом падении долю свою несет Хазилина,
Как и много других, и если бы мне захотелось
Всех поименно назвать, мне пришлось исчислить бы звезды,
Высчитать, сколько встает карпатийских волн с Аквилоном,
Сколько ливийских песков кружится от черного Австра.[412]
Только начну упрекать, как все повторяю сначала:
Алчность свирепствует в ней, подобно несытой Харибде,
20 Как сицилийский огонь, пожирающий все, что ни бросишь:
Даже священным стыдом торговала б она беспрестанно.
Вот и подай ей одежд, от сарранского пурпура ярких,
Или собольих мехов, зверьком доставляемых скифским,
Шею и голову ей отягчают цветные каменья,
Гордое золото ей окружает кольцами пальцы,
Этим привыкла она ловить, как сетью, влюбленных:
Чванясь, она напоказ выставляет с умыслом члены,
Взяв у беспутных блудниц уменье показывать тело:
С гордой осанкой сидит и ждет любованья и славы,
30 Славы, достойнее всех порядочных женщин на свете!
Если же гневную грудь вздымает бурным движением,
Не Тизифону ли в ней и не с лютым ли видом Мегеру
Ты увидал бы, как будто на ней клубятся гадюки?
Кем бы она ни была, всегда в ней причина несчастий:
Вот уж она возлежит, как бесчестная в силе Венера,
Сделал тайный разврат ее виднейшей из женщин.
Если бы этот разврат оставался плебейским! Но с теми
Наша злодейка грешит, кому, как высокая почесть,
Выбрита на голове посвященная богу макушка,
40 Или с тем, кто живет в голодном лагере Марса.
Тех согревает она, в святых укрываясь объятьях,
Этим служит, и блуд бескорыстье в любви нарушает.
Ночь была, и уже в зенит передвинула звезды,
С миром подвижным они склонялись к столпам Геркулеса;
Вот обратил Волопас уже к востоку Повозку,
Светлого Феба восход в созвездье Стрельца обещая;
Цинтия, выгнув свой круг рогами, вынесла в небо,
Но не глядела еще при полном блеске на землю.
Сам я, иззябнув тогда от ночного долгого хлада,
50 С дрожью все еще ждал обещанных радостей ночи.
Вдруг я вижу, что дверь у моей Хазилины открылась,
Быстро с ужасным лицом навстречу мне выбежал призрак,
Черные члены свои укрыв под плащом с капюшоном.
Я уже думал, что здесь по ночам блуждают лемуры,
Мерзкие призраки тьмы или адские тени по воле
Их замогильной судьбы по земле без отдыха бродят.
Вздрогнул я, взгляд отвратил, у меня, шевелясь за ушами,
Волосы встали торчком, изумленье сковало суставы.
Только вернулась ко мне природная бодрость, и члены
60 Снова окрепли, душой овладели правдивые чувства:
Вышним молиться я стал богам и трехликой Гекате,[413]
Всех призывая божеств и стараясь в памяти вызвать
Тайны различных искусств, которые были открыты
Мне некромантом одним, всемогущим и самым ученым.
Мог он к волшебным путям совращать потоки и звезды,
В душах людей возбуждать жестокие мог он заботы,
Тело здоровое мог поразить он тлетворной болезнью;
Быстрые ветры на бой снаряжая, он молнию с громом
Грозно метал, и не раз потемками день оробелый
70 С неба прочь изгонял; лишенные жизни и места
Бледные души на свет вызывал он заклятьем из Орка,
Кости сухие совсем он делал здоровыми снова.
Вот что он мне завещал: «Храни слова мои в сердце,
Сможешь ты ими в ночи удерживать адские тени,
С тенями речь заводить (сколь ни чудно слышать об этом):
Только уста разомкнут они человеческим словом,
Образом дивным от них ты узнаешь о тайных основах,
Коими крепки моря и земля, и ясные звезды».
вернуться
412