13. О сопернике священнослужителе
Прежде принятый я в краях сарматских
Пивший воду из Вислы ледянистой,
И замерзшей спиной Карпаты чуя,
Здесь, счастливец, горю в страстях нежнейших,
Каковыми, как пишут, волокитства
У Юпитера были и у Марса;
Я считал, — безрассуднейший незнайка, —
Будто вечно пылать мне в страсти этой.
Но жестокий урок преподал тот мне,
10 Кто несет на главе венец священный
И к себе мои страсти прибирает,
В непроглядной ночи служа Венере,
И к нему, на его служенье глядя,
Благосклонны Венеры и Амуры.
Озаряет ли Феб весь мир румяный
Иль теснит, заходя, ливийцев земли.
Или ночь налегла, зовя влюбленных,
Сей святой все никак моей любезной
Не оставит, владеет кем святая
Страсть к святыням благим иль к месту срама.
14. К Хазилине, стихи любовные и путешественные
Призванный опять Ромуловым градом,[61]
Вскоре я всхожу на вершины в тучах
Апеннин, и По оставляю с Рейном
Я за собою.
Быстр, отсюда я на судах округлых
Путь держу в залив Адрия пустынный,
Где истрийцев град над водой венетов[62]
Башни вздымает.
Принятый затем я Атесским полем,[63]
10 Через Альпы там устремляюсь быстро,
К Рейну в росах вновь торопясь, что хладным
Брызжет истоком.
А потом дойдя до начала Истра,[64]
Где Баценский лес предстает огромный,
Чащей по холмам пробираюсь дальним
И по ущельям.
Я один затем тороплюсь отсюда
В земли те, что мне неизвестны вовсе,
Лаба[65] где желта и Силез струится
20 Вяло крутяся,
Дальше прямиком направляюсь к Висле,
Где земля в полях предстает сарматам
Без конца и, где ввысь вздымает кровли
Царская Крока.[66]
Хазилина здесь вся в сверканье страсти
Пылкий разум мой начала арканить,
Нежностью забав ободряя тело
После лишений.
Как я счастлив был, не однажды — трижды,
30 Рок кому такой повелел любовью
Жить и дней вести невозвратных время
Жизни превратной!
Воля будь моя, не отдал бы пламень
Свой за всех богов и за Зевса жребий, —
Так светло лицо, и в прекрасном теле
Прелести столько.
В дивном лике блеск несравненно светел,
Белизна лица и румянец слиты,
Ясные глаза на челе мерцают
40 Звездной четою.
Видим лик такой мы, когда Диана,
Округлив рога златоцветным диском,
Всех скиталиц-звезд отражает сонмы
Пестрого мира,
Или словно Феб, разогнавши тучи,
Возрождает все лучезарным светом,
Тьму изгнав, светя изумленным людям
Светочем новым,
Хазилина так, распустив златые
50 Волосы свои, лик являет белый,
Телом всем к себе привлекая, цветом
Снега блистая.
Не такими, я полагаю, были
Нимфы среди рощ и Хариты в горных
Пастбищах, и Муз хоровод, скрываясь
В светлых потоках,
И нежна она словно пух гусиный
Или как певец оперенный — лебедь,
Шествует она горделивым шагом,
60 Ликом — богиня.
Наконец предстань, я молю, добрее,
Обними меня, облегчи мне душу,
Что горит в огне молчаливом, пламя
Это утиши,
И со слитых уст унесется дух мой,
Полонен другой, лучшей жизнью, чуть лишь
На губах держась, запрокинут навзничь
В смерти блаженной.
И, испивши все истомленным телом,
70 Дух воскресший вновь восстановит силы,
Нежным вновь пока не вонзишь укусом
Ты поцелуи.
Вот тебе цена за твою, о дева,
Благосклонность, ведь утоляешь муки
Ты мои, — твое средь сарматов имя
Славным пребудет.
Те, кто Рейна пьют[67] и Неккара воды,
Воспоют тебя, Истр, в изгибах Рона,
Кодан с Темзой, чей благодатный берег
80 Ведом британцу.
15. К Хазилине, для отвращения любви
Не столько ветер птичек щебечущих
Дыша цветами, в ясные дни несет,
Ощипывает сколько наша
Дева, ласкаясь, юнцов и старцев,
Не в стольких бурях ярый шумит Кодан,
Когда схлестнется в нем с Аквилонами
Неукротимый Эвр,[68] и станет
Весь в янтаре у прутенов берег,[69]
вернуться
61
вернуться
67
вернуться
68