5. К Барбаре, вспоминая ее добрые дела
Барбара, ты, что одна мне осталась усладою поздней,
Ты, что не гонишь взашей старца, душою нежна,
Ты меня просишь открыть, как твою благосклонность я понял.
Знай: уделяла дары ты незнакомцу не раз.
Все, что тяжелым трудом во владенье тебе доставалось,
Ты отдавала, смеясь, Барбара, щедрой рукой.
Помнишь, недавно, когда был я страшной заразою схвачен,
Чей необузданный нрав холод на ложе привел,
Не было рядом со мной никого, даже редкого друга,
10 Кто бы участьем своим дружбы принес бы залог.
Ты лишь одна к пришлецу, чтоб утешить в печали, явилась,
С пищей целебной не раз ты приходила, щедра,
Взвар и дробленый ячмень ты мешала в кипящей похлебке,
Корни, соки, плоды и благовонья несла.
Я недостатка не знал в плодах, что крупны и зернисты,
Чья унимает кора, Барбара милая, жар,
Я недостатка не знал в цыплятах, козлятине, туке, —
Все неустанно несла ты, на труды не скупясь.
Ты согревала меня, свои разные мази втирая,
20 И возвращалась ко мне, Барбара милая, жизнь.
С разной травою меня ты не раз подвергала купаньям,
Ибо отнюдь не чужда тайн динамедии ты.
Так не заботится мать о своих обожаемых чадах,
Как ты носилась со мной, Барбара, сердцем добра.
Вот за это тебя любит вечною Цельтис любовью,
И прославляет мой стих свойства благие твои,
Стих, что тебе одной я пою в этой книжке четвертой,
В коей потомство прочтет славное имя твое.
Лишь когда круг восьмой Колесницу в Скифское море[482]
30 Ввергнет и солнечный диск встанет из западных вод,
Станет Балтийский залив сливаться с Истром Эвксинским
И ледяные края Фула покинет навек,
Цельтис только тогда о вечной забудет любови;
Барбара, знай, ты в краях северных стала славна.
В час, когда мой дух отыдет к родному светилу,
И пресечется жизнь единокровной звезды,
Наши тела пускай похоронят в земле этой вместе,
И на камне о нас будет написано так:
«Здесь останки свои с останками Цельтиса вместе
40 Барбара погребла, слава холодных краев».
Станет арктический круг, небосвод завершающий остьем,
Сверху вперять каждый год в наши надгробия взор.
6. К Барбаре, вверяя ей свою старость
Я уже в возраст шестой[483] вступил, когда сил маловато
И до седьмицы седьмой, Барбара, чаю дожить,
Дней, когда нос крючком, и на темени пух белоснежный,
Рытвины и бугры на безобразных щеках.
Ты, мой уснувший пыл подгоняя ласковым словом,
Жертвы Венере принесть шуткою нудишь меня.
Что же мне делать, скажи, с ослабнувшим, Барбара, удом, —
Сам я не нравлюсь себе, став от любви стариком.
Все же приговорен я к тебе ненасытною страстью,
10 Кою в наших сердцах милость Венеры растит.
Славой великой тебя да венчают, кодонскую деву,
Что мое сердце легко шуткой веселой живит.
Но как Феб, что шлет, из осени двигаясь в зиму,
Дни все короче для нас наземь с высоких небес,
Так и подпавший под власть медлительных звезд Волопаса
Хворый мой возраст лишен юноши действенных сил.
Так в упряжке тройной коней по паннонским пределам
Венгры не гонят, как вскачь время несется мое.
Все взращено тобой, все тобою похищено, время,
20 Все поместились века в вечном твоем колесе.
С временем вянут цветы и с временем снова прямятся,
С временем пухлая грудь дряблою складкой висит.
Луг теряет красу со временем, и выцветают
Травы, и трещин растет сеть на родившей земле.
Прежние так у меня убывают со временем силы,
Муж Геркулесов и тот старостью сломлен кривой.
В дни, когда отрока пыл бурлил в моем пышущем теле,
Первую жгучую страсть я к Хазилине питал,
Позже, когда привел меня случай к пенному Истру,
30 Эльзулу громко я стал в песнях своих прославлять,
Но, приведенный на Рейн недавно своими звездами,
Урсулу-деву воспел с жаром тевтонский поэт.
Уд мой для первых трех напрягался тугою дубинкой,
И за войною войну вел он на ложе, удал.
Ныне он дрябнет, забыв когда-то пылавшие страсти,
И опадает, и вниз, факел угасший, глядит,
Шлем нахлобучив, теперь не вздымает копье боевое.
В юности сколько же раз силою он набухал!
Юного тела грехи, как один, все старость уносит,
40 Любит лишь Вакха дары да многословье старик,
Но удивительно то, что в глубокой старости мучит
Старческие сердца жадность сильнее всего.
вернуться
482