…Я сплю с окошками открытыми,а где-то свищет звездопад,и небоскребы сталактитамина брюхе глобуса висят.
И подо мной вниз головой,вонзившись вилкой в шар земной,беспечный, милый мотылек,живешь ты, мой антимирок!
Зачем среди ночной порывстречаются антимиры?
Зачем они вдвоем сидяти в телевизоры глядят?
Им не понять и пары фраз.Их первый раз – последний раз!
Сидят, забывши про бонтон,ведь будут мучиться потом!И уши красные горят,как будто бабочки сидят…
…Знакомый лектор мне вчерасказал: «Антимиры? Мура!»
Я сплю, ворочаюсь спросонок,наверно, прав научный хмырь.Мой кот, как радиоприемник,зеленым глазом ловит мир.
«Я сослан в себя…»
Я сослан в себя я – Михайловскоегорят мои сосны смыкаются
в лице моем мутном как зеркалосморкаются лоси и перголы
природа в реке и во мнеи где-то еще – извне
три красные солнца горяттри рощи как стекла дрожат
три женщины брезжут в однойкак матрешки – одна в другой
одна меня любит смеетсядругая в ней птицей бьется
а третья – та в уголокзабилась как уголек
она меня не проститона еще отомстит
мне светит ее лицокак со дна колодца —кольцо
Бьют женщину
Бьют женщину. Блестит белок.В машине темень и жара.И бьются ноги в потолок,как белые прожектора!
Бьют женщину. Так бьют рабынь.Она в заплаканной красесрывает ручку, как рубильник,выбрасываясь на шоссе!
И взвизгивали тормоза.К ней подбегали, тормоша.И волочили, и лупилилицом по лугу и крапиве…
Подонок, как он бил подробно,стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!Вонзался в дышащие ребработинок узкий, как утюг.
О, упоенье оккупанта,изыски деревенщины…У поворота на Купавнубьют женщину.
Бьют женщину. Веками бьют,бьют юность, бьет торжественнонабата свадебного гуд,бьют женщину.
А от жаровен на щекахгорящие затрещины?Мещанство, быт – да еще как! —бьют женщину.
Но чист ее высокий свет,отважный и божественный.Религий – нет, знамений – нет.Есть Женщина!..
…Она, как озеро, лежала,стояли очи, как вода,и не ему принадлежала,как просека или звезда,
и звезды по небу стучали,как дождь о черное стекло,и, скатываясь, остужалиее горячее чело.
Осень в Сигулде
Свисаю с вагонной площадки,прощайте,
прощай, мое лето,пора мне,на даче стучат топорами,мой дом забивают дощатый,прощайте,
леса мои сбросили кроны,пусты они и грустны,как ящик с аккордеона,а музыку – унесли,
мы – люди,мы тоже порожни,уходим мы, так уж положено,из стен, матерей и из женщин,и этот порядок извечен,
прощай, моя мама,у оконты станешь прозрачно, как кокон,наверно, умаялась за день,присядем,
друзья и враги, бывайте,гуд бай,из меня сейчассо свистом вы выбегаете,и я ухожу из вас,
о родина, попрощаемся,буду звезда, ветла,не плачу, не попрошайка,спасибо, жизнь, что была,
на стрельбищахв 10 балловя пробовал выбить 100,спасибо, что ошибался,но трижды спасибо, что
в прозрачные мои лопаткивошла гениальность, какв резиновую перчаткукрасный мужской кулак,
«Андрей Вознесенский» – будет,побыть бы не словом, не бульдиком,еще на щеке твоей душной —«Андрюшкой»,
спасибо, что в рощах осеннихты встретилась, что-то спросилаи пса волокла за ошейник,а он упирался,спасибо,
я ожил, спасибо за осень,что ты мне меня объяснила,хозяйка будила нас в восемь,а в праздники сипло басилапластинка блатного пошиба,спасибо,
но вот ты уходишь, уходишь, как поезд отходит, уходишь…из пор моих полых уходишь,мы врозь друг из друга уходим,чем нам этот дом неугоден?
ты рядом и где-то далёко,почти что у Владивостока,