<Май 1962>
Брал человек холодный мертвый камень…
Брал человекХолодный мертвый камень,По искре высекалИз камня пламень.
Твоя судьбаНе менее сурова —Вот так же высекатьОгонь из слова!
Но труд ума,Бессонницей больного, —Всего лишь даньЗа радость неземную:
В своей рукеСверкающее словоВдруг ощутить,Как молнию ручную!
Ленинград, 1962
Я весь в мазуте, весь в тавоте…
Я весь в мазуте,весь в тавоте,зато работаю в тралфлоте!
…Печально пела радиола,звала к любви, в закат, в уют —на камни пламенного моламатросы вышли из кают.
Они с родными целовались,вздувал рубахи мокрый норд.Суда гудели, надрывались,матросов требуя на борт…
И вот опять – святое дело,опять аврал, горяч и груб,и шкерщик встал у рыботдела,и встал матрос-головоруб.
Мы всю треску сдадим народу,мы план сумеем перекрыть,мы терпим подлую погоду,мы продолжаем плыть и плыть.
Я, юный сынморских факторий,хочу, чтоб вечно шторм звучал,чтоб для отважных – вечно море,а для уставших —свой причал.
1962
Грани
Я вырос в хорошей деревне,Красивым – под скрип телег!Одной деревенской царевнеЯ нравился как человек.
Там нету домов до неба,Там нету реки с баржой,Но там на картошке с хлебомЯ вырос такой большой.
Мужал я под грохот МАЗов,На твердой рабочей земле…Но хочется как-то сразуЖить в городе и в селе.
Ах, город село таранит!Ах, что-то пойдет на слом!Меня все терзают граниМеж городом и селом…
1962
О чем шумят друзья мои, поэты…
О чем шумятДрузья мои, поэты,В неугомонном доме допоздна?Я слышу спор.И вижу силуэтыНа смутном фоне позднего окна.
Уже их мыслиСилой налились!С чего ж начнут?Какое слово скажут?
Они кричат,Они руками машут,Они как будто только родились!
Я сам за все,Что крепче и полезней!Но тем богат,
Что с «Левым маршем» в ладНегромкие есенинские песниТак громко в сердцеБьются и звучат!
С веселым пеньемВ небе безмятежном,Со всей своей любовью и тоской,Орлу не параЖаворонок нежный,Но ведь взлетают оба высоко!
И, славя взлетКосмической ракеты,Готовясь в ней летать за небеса,Пусть не шумят,А пусть поют поэтыВо все свои земные голоса!
Ленинград, 1962
Мой чинный двор зажат в заборы…
Мой чинный дворзажат в заборы.Я в свистах ветра-степнякаНе гнал коней, вонзая шпорыВ их знойно-потные бока.Вчера за три мешка картошкиКупил гармонь.Играет – во!Точь-в-точь такая, как у Лешки,У брата друга моего.Творя бессмертное творенье,Смиряя бойких рифм дожди,Тружусь.И чувствую волненьеВ своей прокуренной груди.Строптивый стих,как зверь страшенный,Горбатясь, бьется под рукой.Мой стиль, увы,несовершенный,Но я ж не Пушкин,я другой…И все же грустно до обидыУ мух домашних на видуПослушно, как кариатиды,Стареть в сложившемся быту.Ведь я кричал,врываясь в споры,Что буду жить наверняка,Как мчат коней,вонзая шпорыВ их знойно-потные бока!
Ленинград, 1962
Соловьи
В трудный час, когда ветер полощет зарюВ темных струях нагретых озер,Я ищу, раздвигая руками ивняк,Птичьи гнезда на кочках в траве…Как тогда, соловьями затоплена ночь.Как тогда, не шумят тополя.А любовь не вернуть,как нельзя отыскатьОтвихрившийся след корабля!
Соловьи, соловьи заливались, а тыЗаливалась слезами в ту ночь;Закатился закат – закричал паровоз,Это он на меня закричал!
Я умчался туда,где за горным хребтомМногогорбый старик океан,Разрыдавшись, багровые волны-горбыРазбивает о лбы валунов.
Да, я знаю, у многих проходит любовь,Все проходит, проходит и жизнь,Но не думал тогда и подумать не мог,Что и наша любовь позади.