Он подумал, что она беспокоится за него:
— Не жди меня тогда на летном поле. Встретимся в «Нарциссах», я приеду быстро, сразу же, с подарком для тебя.
Она опустила глаза, на мгновение задумалась, потом, повернув голову, указала на одно из зеркал в салоне:
— Смотрите, Стив, вон мои друзья! Я сейчас вам их представлю.
Она произнесла «вы». Снова между ними вставал весь мир. Она поднялась и увлекла его за собой к Лиане и д’Эспрэ. До этого момента он знал их лишь по именам, к тому же по слухам, а не из уст Файи, которую надо было очень долго расспрашивать, чтобы узнать совсем немного.
Позднее Стив признавался, что эта первая встреча не произвела на него особого впечатления. К тому же он был занят другим. Он, конечно, думал о Файе, но прежде всего — тоже из-за нее — о моторах, подвесках, анемометрах. Граф показался ему типичным французским аристократом: сноб и, на его вкус, слегка вышел из моды, — и он сразу же о нем забыл. Лиана больше заинтересовала его. Ее взгляд, не лишенный надменности, напомнил ему юных американок. Она была пикантна, как говорили во Франции. Но сквозило и нечто другое во всех ее манерах, как бы неясное напоминание о Файе. В то же время эта женщина была брюнеткой и более пышнотелой.
Но ему не хватило времени, чтобы как следует разглядеть ее: д’Эспрэ уже удалялся с несколько разгневанным видом. Файя выверяла в зеркале устойчивость своей эгретки. Лиана, явно не спешащая за своим любовником, улучила минутку, чтобы шепнуть ему до того, как уйти:
— Берегитесь, Файя никого не любит…
Она не закончила фразу, когда Стив почувствовал позади себя знакомое трепетание воздушных тканей. Он не успел обернуться, как нежные руки, отягощенные кольцами, закрыли ему глаза.
— А не станцевать ли нам танго?
Это была Файя, ее голос напоминал лучшие минуты на Вилле нарциссов.
— Один или два танца, Стив, прошу тебя…
Она казалась еще более сияющей, чем обычно, в своем тюлевом платье цвета шампанского. Без сомнения, под платьем ничего не было. Он взял ее за руку, и они помчались в зал для танцев, рассеянно попрощавшись с Лианой.
День 15 августа 1913 года был удивительно лучезарным. Сохранив его в памяти на долгие годы, Стив был убежден, что солнце, отдав весь свой свет в этот день, никогда больше не сможет светить с такой силой. С девяти утра Довиль купался в светло-желтом сиянии. Яркие женские платья, как знамена, парили над городом: цвёта лазурного неба, цвёта моря, покрытого золотыми песчинками, — такими же, как на шарфах Файи. Горячий вибрирующий воздух ждал своих победителей.
Соревнования начались на летном поле. Конкуренты должны были добрых двадцать миль пролететь над берегом и затем вернуться в Довиль, где нужно было посадить аппарат на воду между двумя буями, плескавшимися в нескольких метрах от пляжа.
Как в волшебном сне, Стив взмыл в воздух, внезапно сбросив весь груз, отягощавший его после отъезда с виллы. Отныне существовали только ветер и море. Сверять курс по солнцу! Сверять курс по Файе! Лететь быстрее, еще быстрее. Играть со стихией, победить ее, заставить покориться, так же как и белокурую танцовщицу.
В час пополудни вся толпа, слипшаяся в единое целое на возведенных на пляже трибунах, поднялась навстречу огромному шмелю, выскочившему из-за горизонта. Он закрутил вихрь, потом помедлил, попыхтел и бросился в волны посреди фонтана пены.
Это был победитель. Механики кинулись к гидроплану. Женщины, с зонтиками в руках, прямо в своих длинных платьях, даже не сняв обуви, по пояс заходили в воду. Механики подхватили на плечи вышедшего из кабины авиатора. Возбуждение достигло апогея, — и тут, же всех охватило разочарование: это был не Бреге[43] и не Сантос-Дюмон, а американец, некий Стив О’Нил. Он не так уж плох, но в общем-то всего лишь американец! Куда же подевались все французские знаменитости?
Ему лениво протянули бутылку шампанского, и он выпил ее всю прямо из горлышка. Фотографы и репортеры уже отвернулись от победителя, когда у одного из них возникла идея спросить его, не желает ли он посвятить свою победу кому-ни-будь из отдыхающих в Довиле.
— Разумеется, — ответил авиатор с удивившей всех готовностью.
Заинтригованные фотографы снова приблизились, дамы, совершенно промокшие, навострили уши. Стив закинул назад свои непокорные пряди, пригладил усы и торжественно объявил:
— Я посвящаю мою победу Файе!
На какое-то мгновение все оцепенели, но один из журналистов прыснул со смеху:
— Файя? Маленькая белокурая кокотка?
И все уже кричали:
— Где же Файя?