— Занятно, — произнёс я, крутя в руках стакан. — Не я ли должен был выбирать?
— У вас был свой выбор, у неё же свой.
— Ваши слова определённо не оправдывают Америку в моих глазах.
— Она выбрала вас, потому что полюбила. Полюбила по-настоящему, всем сердцем. Все те чувства, что она когда-то испытывала ко мне, сейчас стали детской влюблённостью. Скорее эту влюблённость можно объяснить тем, что выбора-то и не было. Как у неё, так и у меня. Я не виню её в том, что она полюбила вас. Я её прекрасно понимаю, потому что встретил девушку, которая заняла куда более важное место в моём сердце.
Я удивлённо посмотрел на гвардейца. Чего-чего, но признания в любви к неизвестной девушки я точно не ожидал услышать.
— Я разозлился, когда увидел, как вы выходите из её покоев. Это была не ревность, а злость старшего брата за свою глупую сестру. Америка достойна большего, а не того, — гвардеец запнулся, — что было у вас.
— То, что было у нас, вас не касается, мистер Леджер, — произнёс я и залпом выпил содержимое стакана. Трудно поверить, что ещё прошлой ночью я был в объятиях Америки, а сейчас собирался напиться так, чтобы хоть на какое-то время выкинуть её из головы, но сидящий напротив гвардеец явно не позволил бы мне это сделать.
— Ещё как касается, — ответил мой собеседник и налил себе ещё виски. Я, недолго думая, протянул свой стакан. Прекрасно, я напиваюсь в компании гвардейца!
— Как давно вы знакомы с Америкой, мистер Леджер?
— Можно просто Аспен, Ваше Высочество.
— Можно просто Максон, — произнёс я, удивляясь самому себе. По лицу парня можно было сказать, что он удивлён не меньше моего. — Только, конечно же, не при посторонних, — поспешил добавить я.
— Как скажете, Ваше… Максон. Хм, это как-то необычно. Меня не посадят?
— Вас беспокоит то, что если вы будете называть меня по имени, то вас посадят? — рассмеялся я. — Но вы и бровью не повели из-за того, что ворвались в мои покои, оскорбили и ударили меня. Браво!
Аспен громогласно рассмеялся. Виски определённо смягчило царящее здесь напряжение.
Мы говорили и говорили, не замечая, как бежит время, и как пустеет графин с виски. Я не ожидал, что найду в Леджере прекрасного собеседника. Он многое рассказал об Америке — об её жизни, детстве, о том, что она любила и что ненавидела. Сейчас, слушая Аспена, Америка раскрывалась мне с совершенно другой стороны.
На мгновение мне даже показалось, что я смогу всё исправить. Что весь предыдущий день оказался просто кошмаром, и как только я открою глаза, то незамедлительно сделаю предложение Америке, а не Крисс. Но это не было кошмаром, это была суровая реальность, в которой я собственноручно сломал жизнь не только себе, но и Америке, и, возможно, Крисс.
Я не заметил, что время было уже к рассвету, когда в коридоре послышались крики. Аспен незамедлительно поднялся и встал у двери, вынув пистолет. Похвально. Даже в столь пьяном состоянии, он готов был защищать меня.
— Он убил её, — разобрал я женский крик. — Пустите меня, немедленно.
Аспен вышел в коридор, плотно закрыв за собой дверь.
— Аспен, скажи им, чтобы меня отпустили! Я хочу поговорить с ним. Я хочу знать, почему он так поступил с ней?!
Моё терпение лопнуло. В конце концов, если было нападение, то за дверью я бы слышал бой, но никак не рыдания бедной женщины.
— Что случилось? — спросил я, заметив миссис Сингер. Она стояла посреди коридора, удерживаемая двумя гвардейцами. — Отпустите её.
Женщина пошатнулась, когда гвардейцы отпустили её. Она нетвёрдой походкой подошла ко мне и заглянула мне прямо в глаза. Я был потрясён, когда увидел, сколько боли было в её глазах. Но всю эту боль перекрывал гнев, направленный на меня. Её рука взметнулась вверх и ударила меня по щеке. Второй раз за ночь я получил по лицу. Пожалуй, в какой-то мере я это заслужил.
Гвардейцы ринулись ко мне, чтобы оттащить от меня женщину, но я взмахом руки велел им остановиться.
— Вы убили её, — прошептала она, а из глаз брызнули слёзы. — Вы убили её.
— Миссис Сингер, что вы такое говорите, — произнёс Аспен, подойдя к нам и отводя прочь от меня. — Он никого не убивал.
— Он убил мою девочку. Мою Америку.
Её слова показались мне глупыми, наполненными ложью и издевкой. Америка не могла умереть, потому что… Просто потому, что это Америка. Она центр моей Вселенной, который будет существовать вечно и никогда не покинет меня. Это абсурд. Я не мог её убить, даже если в её словах есть толика правды. Я был здесь с Аспеном и осушал графин с дорогим виски.
Но глядя на заплаканное лицо миссис Сингер, потупившихся гвардейцев и озадаченное лицо Леджера, я усомнился в своих выводах. Голова отказывалась принимать сказанное, но однако сердце заполнилось леденящим ужасом.
— Что вы имеете в виду? — прошептал Леджер, но миссис Сингер ничего не сказала, лишь уткнулась ему в плечо и ещё сильнее зарыдала.
— Самолёт, на котором летела мисс Сингер, разбился несколько часов назад, — произнёс один из гвардейцев.
— Несколько часов назад, — повторил я. Реальность накатывала словно волна, то подступая ко мне, принося боль, то отступая, давая усомниться во всём и вселяя надежду на лучшее. — Почему мне раньше об этом не доложили?
— Простите, Ваше Высочество, королева велела ничего вам не говорить.
— Я сама хотела тебе всё рассказать, — произнесла мама. Я и не заметил того, как в коридоре оказались она и Крисс. Мама потянулась ко мне, но я сделал шаг назад.
— Что-нибудь известно? — я был растерян. Произошедшее не желало укладываться в моей голове.
— Да. Пять выживших, которых сейчас везут в Анджелес.
— Мисс Сингер?
Гвардеец потупился, не решаясь произнести.
— Мисс Сингер? — повторил я свой вопрос.
— К сожалению, мисс Сингер числится погибшей.
В коридоре повисла тишина, прерываемая всхлипами миссис Сингер. Я обвел всех присутствующих взглядом. Мама подошла к ней и обняла. Она как никто другой знала, каково это потерять ребёнка.
В моей душе разверзлась такая пустота, которую я не в силах буду когда-либо залатать. Она права. Я убил её. Не собственноручно, но определённо я к этому был причастен. Если бы я только выбрал Америку, она бы была здесь, живая и невредимая. Она бы не села в этот самолёт и не погибла.
Встретившись взглядом с Крисс, я понял, что натворил. Я не мог смотреть ей в глаза. Теперь она будет вечным напоминанием того, что я натворил из-за своей гордыни. Я поспешил спрятаться у себя в покоях.
— Она мертва, — прошептал я в тишине, а затем сорвался. Я крушил всё, что попадалось мне под руку и что осталось целым после драки с Аспеном: вазы, графины, журналы, отчёты, фотоаппараты. Я добрался до стены с фотографиями и начал рвать их в клочки. Меня переполняла ненависть к самому себе. Не помню, как я оказался на полу в крепких объятиях матери, которая нашептывала мне какие-то успокаивающие слова и гладила по голове. Хотелось содрать с себя кожу, выть в голос, но лишь бы боль, поселившаяся в моём сердце, ушла.
Следующие несколько дней слились для меня в один сплошной кошмар. Я старался отгородиться от всего мира, стремясь остаться один, но никто мне этого не позволял сделать. Единственный человек, от которого мне удавалось держаться подальше, это Крисс. Почему-то мысль пойти к ней казалась предательством памяти Америки.
Утром, как только я покинул свои покои, мне вручили весь список пассажиров самолёта. Я не хотел его просматривать, но открыл в надежде на то, что не увижу там имя Америки, но оно значилось самым первым. Рейс Анджелес — Каролина. Борт номер 236. Первый класс. Место 3А. Я со злостью скомкал список и швырнул в окно.
Очередной список вручили мне вечером. Точнее их было два. Список погибших и выживших. Не знаю, откуда бралась эта глупая надежда, но я пытался найти в маленьком списке имя Америки, но её там не было. Из пяти выживших была лишь одна женщина. Оливия Крайтон.
На следующий день во дворец пришёл детектив Холанд, который поведал мне и моему отцу все детали крушения. Меня затопил гнев, когда я услышал, что это была спланированная акция повстанцев, которая вполне себе удалась. Мистер Холанд делал упор на то, что это было покушение на Америку. Мой отец же напротив, утверждал, что это просто очередное нападение, чтобы подорвать наш авторитет. Домыслы отца были куда вернее, потому что я просто не хотел верить в то, что Америка кому-то могла перейти дорогу.