— Думаете, атаман Краснов по закону подлежал выдаче? И таких было немало. «Вали кулем»… Да, повезло вам всем, что не жили в то время…
Старик допил кофе и решительно отодвинул чашку.
— Итак, с какого времени начнем? — Он обвел глазами зрителей. Да, он привык годами скрывать многое, но настал возраст, когда хочется рассказать обо всем.
Стив начал с простой и вежливой ноты:
— Никанор Павлович, лучше с вашего рождения!
Старик торжествующе засмеялся.
— А вот тут вы сразу неправы! Моя история начинается задолго до моего рождения.
Стив поднял бровь. Старик откинулся на стуле.
— Я ведь не из первой и не из второй эмиграции! Вроде как из «полуторной».
Все озадаченно молчали.
— Мой отец был словенец, подданный австрийской империи. В Первую мировую его призвали. Как сочувствующий идеям панславизма он, вместе со своими сослуживцами, перешел на сторону русских. А полуграмотные солдаты недоверчиво говорили: «они свому анпиратору изменили»!
Все заулыбались. Никанор Павлович налил себе в чашку кофе, поставил ее на стол перед собой и продолжил.
— Да… а тут и гражданская война подоспела. Отец стал офицером Корниловского полка. Прошел все, от побед до поражений. Да и поражение-то было одно: красные сумели провести жесточайшую мобилизацию, а белые больше взывали к совести — это их и погубило. Их числом задавили. В эвакуацию отец не попал. Остался в России. Знакомый серб, служивший у красных, помог ему с документами. И он, женившись на моей матери, которая была у белых медсестрой, должен был приспосабливаться к жизни в советской России. Потом родился я. Мы переезжали с места на место. Тогда это был единственный способ избежать ареста. По профессии отец был врач.
Никанор Павлович вздохнул.
— Кто-нибудь еще хочет кофе?
Все замотали головами. Было видно, что рассказ захватывал. Никанор Павлович продолжил.
— Да… Мы переезжали из республики в республику. На Кубани оказались в самый разгар коллективизации. Самые резкие детские впечатления. Раскулачивание. Помню, как одну женщину отправляли на подводе в Сибирь. С семьей. У нее было кровотечение. Почему? Не помню. Помню только пятна крови на снегу. Помню одного молоденького комсомольца. Его призвали коллективизацию проводить. Он с нами, пацанами, много возился. Славный был парень. Не выдержал того, что его заставляли делать, застрелился из того самого нагана, который ему выдали, чтобы «кулаков» пугать… — Рассказчик помолчал, собираясь с мыслями. — Время было такое, отец говорил, что если бы хоть одна пушка выстрелила — все бы поднялись… Мы были в деревнях, где проходил голод. Вымерших деревнях. Посреди улиц уже молодые березки росли.
Он устало и безнадежно махнул рукой.
— В конце тридцатых отцу удалось доказать, что он — югославский подданный. СССР тогда пытался установить дипломатические отношения с Югославией, вот наша семья и пригодилась. Мы выехали через Варшаву. Для меня это был первый город на Западе. Сверкающие витрины, изобилие… Это после советской России периода коллективизации! Шок был серьезный. Да… Ладно, отвлекся. Потом — Югославия. Познакомился со своими дедом и бабушкой. Первая эмиграция поначалу приняла нас настороженно — а вдруг мы агенты ГПУ? После успокоилась. Потом я вступил в НСНП, будущий НТС, потом война…
Никанор Павлович обвел глазами круг своих слушателей. На их лицах читался неподдельный интерес.
— Молодые люди, я вас не утомил?
Стив поспешил выразить общее мнение:
— Что вы, что вы! Все очень интересно. Продолжайте.
Никанор Павлович задумался.
— Вы в Берлине не на один день? А то смеркается. Если не возражаете, я продолжу свой рассказ завтра. В час дня вас устроит? Вот и хорошо, адрес вы теперь знаете.
Старик решительно встал. Стало понятно, что воспоминания дались ему не без труда.
— У вас отличная память, Никанор Павлович! — Стив сказал это не как комплимент. Надеюсь, завтра мы продолжим. Спасибо…
Никанор Павлович усмехнулся.
— Дальняя память — ничего. А вот недавно я портфель должен был отнести по одному адресу, так я его на крышу машины положил, пока двери открывал. И забыл. Сел в машину и поехал. А там деньги лежали. Слава Богу, что мои. И немного… «Честный немец» портфель нашел. Там был мой адрес. Документы он сунул в почтовый ящик, а деньги оставил себе. На память!
Все сочувственно посмеялись и вышли в прихожую. Сергей накинул свою камуфляжную куртку, Михаил надел свою кожаную.
— Лидия Ивановна, до завтра! Мы на завтра снова приглашены.
Улыбчивая женщина мыла посуду на кухне. Она вытерла руки и вышла попрощаться с гостями.