«Мы за полчаса перестреляли половину китайских наемников и обратили в бегство остальных. А командующий-китаец страшно возмутился: «Не надо стреляйла-убивайла! Надо — стреляйла-пугайла!»
Оказывается, для них эти междоусобицы были чем-то вроде ритуальной повседневной игры!
В 1931 Маньчжурию захватили японцы. Вокруг начиналась Вторая мировая война, в которой для нас просто не было места. По улицам Шанхая разгуливали японские патрули и заставляли прохожих кланяться каждому вывешенному на углу флагу с красным солнышком. Вот так!
Отец встал, вытянул руки по швам и сделал резкий полупоклон.
— В сорок пятом границу перешли советские войска. Среди эмигрантов появилось немало «совпатриотов» — они убеждали себя и других, что большевизм переродится, многие видели в Сталине нового Петра Первого. Лидер русских фашистов Родзаевский написал «вождю народов» письмо-отчет о своей деятельности, где раскаивался в своих заблуждениях: «то, что я называл русским фашизмом, уже осуществилось под Вашим руководством как социализм». Сталин не оценил такого комплимента и расстрелял автора.
Многие репатрианты, несмотря на их показную лояльность, большевизму исчезли в концлагерях. Там их называли «подберезовики».
Я, как и большинство дальневосточников, бежал. Беженские лагеря на Филиппинах. Позже удалось перебраться в Европу. Я сменил фамилию и имя — достать нужные документы в послевоенном хаосе было не так уж сложно. Видит Бог, что мне пришлось пережить, прежде чем я добился нынешнего положения в обществе! «Грейс мэнор» достался мне не по наследству от дедушки-лорда... Честно признаться — я купил его из-за кедров. Предыдущие владельцы были потомственными ботаниками. Мой отец часами рассказывал про сибирские кедровники...
Я не возражал, когда мать возила тебя в русскую церковь и воспитывала в русском духе. У тебя теперь два родных языка. Но ты — англичанин!
— Нет. — У Стива ответ вырвался простой, без надрыва, как будто он поправлял ошибку незнакомца, неверно определившего его национальность.
— Я тоже так считал, и даже старался думать и жить по-английски. Но, боюсь, мои попытки оказались напрасными.
— Почему? Ты никогда не был в России. Если же воспользуешься услугами «Интуриста», то увидишь, что сделали с этой страной 70 лет социализма. Серые улицы, очереди за тем, что еще можно купить. Лубянка тоже не пустует.
— Но сейчас все меняется!
— Неужели Стив Рондорф стал сторонником перестройки? — Непонятно, чего в отцовском смехе было больше — английского сарказма или откровенного русского издевательства. — Тогда почему ты не нацепишь на лацкан портрет Горбачева? Или уж сразу закажи у татуировщика пятно на голове, только лоб выбрить не забудь.
— Перестань немедленно! Ты прекрасно знаешь мое отношение к этой системе, и Горбачев здесь ни при чем. Но Россия...
— ... которую ты не знаешь, никогда не станет свободной страной. Никогда! И родной тебе тоже не станет. Уже через неделю жизни в Москве ты взвоешь без йоркширского пива. А где ты собираешься доставать запчасти для «Феррари»? Оставь свое русское происхождение для экзотики. Я помню, как ты еще в семнадцать производил впечатление на великосветских дур: «Рашн соул из вери диип!» («Русская душа очень глубока»!)
— Отец, мне кажется, что наш разговор начинает терять свой практический смысл и переходит в вольное изложение одного из тургеневских романов!
— Хороший пример: этот русский классик был не такой дурак как ты, и большую часть жизни провел за границей. «Отцы и дети» здесь ни при чем — нигилисты прошлого века имели обыкновение не только принимать свои убеждения всерьез, но порой и умирать за них. Ваше поколение попадает в тюрьму за вождение машины в нетрезвом виде, а мучеников за идею находят в общественном сортире с одноразовым шприцем в руке.
Твоя «русскость» похожа на расписную деревянную ложку из магазина сувениров — есть ей невозможно, любой суп будет с привкусом синтетического лака!
Стив разозлился не на шутку.
— Не знаю, насколь искусственна моя русскость, но я не собираюсь притворяться англичанином, как это безуспешно делаешь ты все эти годы. Только твоя табачная фабрика заставляла местное общество терпеть тебя на светских приемах, они даже осведомлялись о здоровье миссис Рондорф через год после смерти мамы.
Но я наслушался издевательств над твоим акцентом и сомнительным происхождением. Когда мне было десять, мистер Кларк, выждав пока ты вышел наружу мучить гостей рассказами о наших кедрах, осведомился: «Когда папа напивается водки и бьет стаканы об пол, он часто хлещет тебя нагайкой?» Я уже мог дотянуться до каминной полки, и когда мне удалось двумя руками взвести курок револьвера, твой бесценный партнер по бриджу быстро-быстро присоединился к гостям в саду.