— Давай, если не заблудишься. Не волнуйся, скоро придем.
Стив читал номера на синих, зеленых и просто неокрашенных домах. Пару раз гавкнули собаки. Заборы скоро кончились. Справа, на отлете, прямо в поле поблескивал овальный пруд. Над ним высилась серая бесформенная громада. Огней в доме не было.
— Это он?
— Нет, последний был — 53, а дом Ксении Владимировны должен быть на другой стороне.
Домик Завьяловой был маленький и аккуратный, как его хозяйка. Падавший из забранного узорчатыми занавесками окна свет обрисовывал три прямоугольные грядки. Возле калитки шевелил листьями старый клен. Стив осторожно подошел к окну и постучал по стеклу пальцами. Занавеска отодвинулась.
— Это вы? — шепотом произнес старческий голос. — Заходите, дверь открыта.
Кристина уже клевала носом от усталости, но стеснялась признаться и продолжала улыбаться хозяйке сквозь дремоту.
— Вот, значит, как это было...
Стив успел рассказать Ксении Владимировне историю гибели ее брата, умолчав о некоторых подробностях его дальневосточных приключений. Он еще не разобрался, в каких отношениях были родственники.
Выслушав рассказ, старушка вздохнула и поставила на плитку чайник. Плита была газовая, двухконфорочная. Пузатый синий баллон стоял под столом.
— Я бы печку истопила, но жарко, замучитесь. А газ мне из города сосед привозит. Девушка-то ваша, глядишь, совсем уснет! Я ей постелю, пусть не страдает, а мы с вами еще поговорим.
Кристина попыталась отнекиваться, но быстро сдалась, и Ксения Владимировна увела ее в соседнюю комнату.
Чайник засвистел. Стив выключил газ, тут в дверях показалась хозяйка.
— Ну вот, уснула, как убитая, — старушка тихонько прикрыла за собой дверь. — Еще чайку, Степан? Простите, что я вас — по имени, но вы мне во внуки годитесь, — Ксения Владимировна разгладила клеенку на столе, заварила чай и замолчала.
— Что мне рассказать вам о нем, Степан? Я его и не видела никогда, мне всего годик был, когда брат уехал в Сибирь. Родители рассказывали — ветреный он был, увлекающийся. Университет бросил, так что и геологом его назвать трудно. После Гражданской войны несколько лет не было от него ни слуху, ни духу. Только году в 35-м получаю вдруг письмо — из Шанхая. Здравствуй, пишет, сестренка! Я — брат твой, Николай. Жив-здоров и при деле. Ничего лучше не нашел, как пригласить меня к себе. Я ему сдуру ответила: родители умерли, живу одна, учусь на медицинском, переезжать никуда не собираюсь и прошу его больше мне не писать. Думала, успокоится. Не тут-то было. Через два года — опять письмо. И видно, что спьяну писал — буквы прыгают, одна мысль с другой не вяжется. Пишет — скоро разбогатеет и меня обеспечит, и детей, и внуков моих. Ну, письмо я сразу — в печку, а сама дрожу.
После третьего письма ко мне пришли. Допросы начались. Тогда людей ни за что хватали, а здесь — связь с заграницей, брат — белоэмигрант! Письма его мне в десять лет обошлись. Называлась я тогда «ЧСИР» — «член семьи изменника родины». Всю войну в лагерях провела, муж от меня отказался. Подошло Хрущевское время, задним числом меня реабилитировали. В Эрмитаж устроилась. Нет, не экскурсоводом, а сиделкой на этаже: «Вам к полотнам Тициана? Налево». Там тогда немало женщин из бывших дворян работало. Почти все — после лагерей. Своя компания. Гувернантки их в детстве французскому учили, а лагерь — блатному жаргону. Сидят на скамейке под гобеленом XVII века две старушки, читают «Правду». Одна голову поднимает и говорит другой: «Ма chere! Ну кто же поверит такой параше?!» — Ксения Владимировна грустно улыбнулась, но вдруг снова поджала губы. — Я уже думала, что «они» оставили меня в покое. Но вот, лет пятнадцать назад, перед моим уходом на пенсию, «они» снова появились. Пришли прямо на работу. Вежливо разговаривали. Выспрашивали про брата, интересовались — какими такими изысканиями на Дальнем Востоке он занимался.
Ничего нового я им рассказать не могла. Тогда они просят письмо написать, в Германию. Человеку, который Николая знал. Мерзко мне было, Степан, но я согласилась. Вам не понять — когда «они» вежливо просят, это иногда страшнее, чем крик следователя.
Вот и все. Ответа на письмо не было. «Они» больше не приходили. В «Союз потомков русского дворянства» меня бывшая коллега по Эрмитажу пригласила. Скажете — смешно все это? Может быть, но приятно, что через столько лет можно с гордостью вспомнить о своем происхождении...
Степан слушал внимательно, не переспрашивал. Ксения Владимировна явно сказала все, что знала.
— Простите, я не на тему — этот дом в поле, возле пруда. Он — заброшен?