— Заткнись! — Стив едва сдержался, чтобы не ударить ее. — Я знаю, что такое «женская логика»! Если у тебя дурное настроение, и ты подавлена всем происшедшим, не надо подводить под это теоретическую базу.
Кристина как будто была даже довольна тем, что ей удалось взбесить незадачливого русского.
— Пусть тебя не смущает мое настроение, но хамить не надо. Мне было хорошо с тобой. Правда, правда. Не сердись, это только подтверждает твою инфантильность. Думаю, будет лучше, если мы расстанемся сразу. Сейчас. Нет, не вставай! Я возьму такси, до вокзала доберусь сама, без твоей помощи, — она быстро запихнула в сумку свитер, застегнула молнию и с трудом подняла свой чемодан.
У стеклянных дверей она остановилась, как будто раздумывая, потом повернулась. На бледном лице появилась знакомая Стиву улыбка:
— Кстати, ты спрашивал, что означает моя загадочная улыбка? Стив, ты так и не понял — она ничего, просто ничего не означает!
Он услышал, как ее чемодан задел краем за ступеньку эскалатора. Чашка с недопитым кофе стояла напротив. Взлетел очередной самолет, и черная поверхность остывшего напитка задрожала от шума.
— Извините, я не помешаю?
Стив обернулся на голос. Перед ним, сощурив близорукие глаза, стоял Коршунов.
— Ну, вот и встретились. Мне сообщили, каким рейсом вы прибываете.
Стив плохо понимал, о чем говорит гебист-профессор. Вся система восприятия окружающего перестала работать. Он вспомнил — это уже случилось однажды, в Париже, в кафе на «Шатле». Теперь он напоминал сам себе зависший компьютер. Время, для этого необходимо время.
— Что вы сказали?
— Я сказал, — профессор повернулся к официантке и обменялся с ней несколькими словами по-чешски, — я сказал: мне сообщили о вашем приезде. Те, кто его устроил. Извините, но на Праге настоял тоже я. Чешская столица — моя последняя остановка. Через три-четыре дня я улетаю в Москву. Да, таковы превратности службы — французы замучили меня «блокирующей» слежкой, со дня на день могли арестовать. Но поработал я неплохо, можно сказать, даже успешно. Конечно, если не считать не сложившихся отношений с вами, Степан Семенович!
Стив отхлебнул кофе. Он мысленно смерил расстояние от своего локтя до оставленной Кристиной чашки. Примерно полметра. Так. Теперь — от чашки — до переносицы «профессора». Оправа очков — немецкого или французского производства! Это — точная информация. С нее можно начинать.
— Ну, почему же — «не сложившиеся»? По-моему, здесь все предельно ясно: вам и вашим коллегам из Большого дома нужна синяя папка Завьялова с планом залежей платины на острове Кунашир. А у меня ее нет.
Коршунов поскреб ногтем облезший лак на поверхности столика.
— Степан, я много старше вас — можно обращаться без отчества? Ну, зачем лукавить, Степан? Откуда вы тогда знаете про платину и Курилы?
Официантка принесла Коршунову две рюмки. Он расплатился и поставил одну из них напротив Стива.
— Рекомендую. Настоящая чешская «боровичка»
— можжевеловая водка. Я открыл ее для себя более двадцати лет назад. Божья слеза! А с чем сравнить этот запах леса, что остается во рту!
Стив отодвинул от себя рюмку. Коршунов укоризненно покачал головой:
— Я знаю, что шпионы разных стран, произнося тост, говорят, глядя в глаза друг другу: «За нашу победу!» Но вы, Степан, все еще отказываетесь признать, что дело у нас — общее. И победа — тоже!
Профессор залпом опрокинул одну рюмку, зажмурился, словно довольный кот, и тут же отправил следом содержимое рюмки Стива.
— Ну, вот. С чего же начать, Степан? Я вышел на дело вашего батюшки давно, когда разбирал в своем только что полученном кабинете бумаги предшественника. О, это был убежденный сталинист! Даже портрет Иосифа Виссарионовича на своей даче на стенку повесил... Так вот, разбирая его старые бумаги, я наткнулся на дело Маковского. Сын известного генерала царской армии, ушел в эмиграцию, в Харбин, вместе с отступающими белыми частями. С помощью помощника начальника харбинской японской военной миссии майора Акикусы ему удалось проникнуть в правление Бюро по делам Российских Эмигрантов в качестве главы отдела, ведавшего регистрацией, статистикой и контрразведывательной работой. Вы представляете себе весь объем информации, к которой имел доступ этот человек! Акикуса считал его самым надежным человеком в эмиграции. И просчитался — еще с 1938 года через советское консульство в Харбине Маковский связался с нашей разведкой. Это было сделано не из корысти или честолюбия — Маковский считал это своим патриотическим долгом. Он свято верил в то, что Советская Россия выйдет после войны на путь нормального развития и станет просто Россией... Нет, я не считаю, что он ошибся, он просто не рассчитал сроки.