— Ладно, — Стив подождал пока стихнет смех, — по водку мы теперь знаем все. Дмитрий, ты созрел для разговора о Питере? Тетя Нора, сделайте нам, пожалуйста, кофе!
Дмитрий дернул головой, будто просьба хозяина застала его врасплох.
— Так, сразу? Вечно ты… Ну, в общем, можно конечно, только я без подготовки…
— Спонтанные речи — самые правдивые!
Стив поднял к потолку палец, копируя своего профессора из Кембриджа. Дмитрий глубоко вздохнул.
— Сам я летел через Хельсинки, — начал он скороговоркой. Приземлились в Питере двадцать девятого декабря, под самый Новый Год. Стою в очереди, болтаю с туристами. Смотрю — по ту сторону барьера меня ждет знакомая журналистка, мы с ней еще в Берне познакомились, я сообщал ей о времени прилета. Ну, думаю, сейчас паспорт проверят, листочек с въездной визой оторвут… Не тут-то было! Мужик за стеклом взял мой паспорт, набрал мою фамилию на компьютере.… Побледнел, и схватился за трубку телефона. Отвернулся, чтобы я по губам не угадал смысл разговора. Как только он трубку повесил, открывается боковая дверь, таможенник с лейтенантскими погонами, аккуратно берет меня за локоть и выводит из очереди: «сидите здесь и ждите»! Я спрашиваю, мол, в чем дело? Он молча забирает у проверяющего мой паспорт и уходит в туже дверь, откуда вышел.
Сижу на лавке, гадаю: вышлют или арестуют? Журналистка с той стороны барьера сует свое удостоверение проверяющему.
— Почему не пускаете Окатова? Вы что, забыли какое сейчас время? Мы обо всем напишем! Мы теперь — четвертая власть.
— Пишите, — буркнул чиновник и уткнулся в следующую визу. Властей я нынче не считал — много их развелось, а распоряжения у нас прежние. Документы у этого господина не в порядке.
Ну, короче, «Черный список» сработал. Его уже в газетах опубликовали, визу мне дали, а на границе сменить забыли. Или не успели — слишком быстро все в августе произошло.
Через час возвращается лейтенант, сует мне без объяснений мой паспорт в руки и машет рукой — иди, мол. Пошел. «Все, — думаю, приснился мне и путч и Ельцин. Ничего не изменилось».
Таможня. Тут от сердца отлегло. Таможенник с усами, улыбается. На груди значок — двуглавый орел! Спрашивает:
— Какие журналы везете?
— «Посев».
— «Посев» теперь — уважаемое издание. Проходите!
Я забираю чемодан, наклоняюсь, и на ухо ему:
— Орел у вас красивый!
Он подмигивает:
— Да уж, всяко лучше, чем большевистская звезда!
Дмитрий рассказал все это на одном дыхании и замолк. Все улыбались. Лиза слушала с выражением удвоенного внимания на лице и водила кончиком указательного пальца по губам. Влево, вправо.
— Передохни, — она заботливо наполнила пустую рюмку рассказчика.
— Да, что? Спасибо. А другим?
— Ребятки, не перестарайтесь, я уже кофе сварила!
Нора Ивановна укоризненно покачала головой, но улыбаться не перестала.
_ Спасибо, тетя Нора, кофе тоже не помешает. Не волнуйтесь, со стола мы потом сами уберем, если вы уже спать хотите. Мы только вот судьбы России решим…
Стив взял из рук старушки поднос с кофейником и чашками.
— Дмитрий, так почему Питер — «эпицентр агонии»? Постой, коронный тост: «за освобождение матери-родины нашей от кровь сосущих коммунистов»!
Стив произнес тост, сильно окая — его автором был знакомый всей компании священник.
— Кажется, наше многолетнее застольное пожелание наконец-то сбылось! — многозначительно заметил Григорий, дожевывая соленый огурец.
— Ты уверен? — хмыкнул Дмитрий. — В августе мне так тоже казалось…
— Ну что ты! — Лиза, наконец, оторвала палец от губ и прикоснулась рукой к плечу Дмитрия. — Путч точно был: мне танки под окнами гостиницы три ночи спать не давали. Потом шеф в Париже все интересовался «историческим событием», а я ему кроме как про этот грохот ничего рассказать не могла. Почему ты так расстроен?