— Понятно. Я знаю, что Вы — москвич. Скажите, что Вас привело сюда? Что заставило взяться за это нелегкое дело?
От важности Крюконевский надулся так, что его грузное тело будто бы выросло в два раза.
— Здесь начинается новая жизнь… Акбарцы — потомки вольных гуанчей. Вымерший язык стал живым, история древнего народа продолжается. Свободная республика в Кавказских горах. Здесь, практически, вторая Швейцария! Сколько в Европе малых государств! И ведь неплохо живут! Почему бы и нам не попробовать?
— Про гуанчей вы просто придумали, я проверял. Карликовые государства неплохо живут, так как это складывалось веками, и много крови ушло. Сейчас они просто никому не мешают, вот и живут. Это даже в чем-то выгодно соседям. По-английски есть такое выражение «бандитская страна». Не потому, что там живут одни бандиты, а потому, что на данной территории сложился вакуум закона. Вот бандиты его и заполняют…
Крюконевский изобразил смех.
— Вы — скептик! А скептики нам не нужны. Так любую идею скомпрометировать можно. Вы когда-нибудь мечтали основать свою страну? Открыть древний народ? И все это — здесь, среди Кавказских гор, вдыхая этот чудесный воздух, запивая его прозрачным вином… Это сказка!
— Знакомый психиатр рассказывал мне, что каждый вполне нормальный человек склонен к какому-нибудь психическому заболеванию. Не увлекайтесь подобными мечтаниями, они пахнут большой кровью!
Крюконевский насупил брови.
— Эра психиатрического террора давно кончилась! Мы все — свободные люди.
Он нагнулся и заговорщически прошептал:
— В конце шестидесятых был такой стишок, написанный в жанре «шизоидной лирики»:
Каждый день в поликлинику
Все идут шизофреники
Среди них есть Ботвинники
И кавказские пленники
На ступенечках классики
Надевают ботиночки
А товарищ мой — часики
Только что из починочки.
Дождик тоненьким пальчиком
В землю мокрую тыкает
Мы идем по бульварчику
А товарищ мой — тикает!
Хоть он сделан старательно
И придуман так ловко
Я ему обязательно
Отломаю головку!
Голос его снизился до шепота и стал мерзко липким. К горлу Стива подступила тошнота.
«Неужели здесь все руководство воспитанно на «шизоидной лирике»? Психиатрия — не моя стезя. Пора заканчивать».
— Уважаемый доктор Крюконевский! Большое спасибо. Для интервью этого вполне достаточно!
— Отлично! — Крюконевский, как будто, даже обрадовался. Сегодня Вас еще ждет Корсак. Потом, наверняка, еще увидимся!
— Всего хорошего!
И с облегчением вышел из кабинета. За дверью он перевел дух. Впечатление от визита к душевнобольному осталось. Его терпеливо ждал Айсор, теребя привычный автомат.
— Ну, как, поговорили?
— Да. Впечатление сложилось полное. Он сказал, что меня какой-то Корсак ждет?
— Верно! Шеф нашей службы безопасности. Сульхес настоял. Какое же это государство без КГБ?
Он гортанно засмеялся.
— Пошли! Тоже впечатление составишь…
Они поднялись по лестнице еще на один пролет. Прошли по длинному коридору, подошли к двери, возле которой стояло два автоматчика. Айсор постучал и зашел внутрь. Через пять минут он вышел.
— Заходи! — кивнул он Стиву. Тебя ждут.
Стив смело вошел внутрь. Кабинет, заваленный бумагами. На стене — карта Акбарии. За столом, спиной к Стиву, сидел какой-то сутулый человек. Он копался в каких-то бумагах. Не спеша поднялся из-за стола, и повернулся к Стиву лицом. Можно было ожидать чего угодно, только не этого.
Перед Стивом в полный рост стоял Коршунов.
Глава 7
— Степан Семенович, сколько лет, сколько зим!
Коршунов полез целоваться, будто встретил старого друга. Стив отстранился.
— Ну, зачем Вы так? Это я должен обижаться. Хотя, чешская тюрьма — не такое уж страшное переживание. Да и сидел я недолго. Да Вы садитесь!
Коршунов плюхнулся на стул. Он явно был доволен произведенным эффектом. Стив не мог прийти в себя. Акбария, Кавказ, и вдруг — Коршунов!
— Геннадий Петрович… А почему «Корсак»?
Коршунов довольно хихикнул.
— По профессии мы любим клички и конспирацию. Ведь Вы, когда услышали «Корсак», обо мне не подумали? А я вас давно вычислил! В Чехии я отсидел недолго. Старые связи, да и чехам было не до меня. У них «развод со Словакией» намечался, с новыми российскими властями ссориться из-за меня тоже никто не собирался. Вскоре я вернулся в Москву. Но там до моих дел тоже никому дела не было — КГБ разваливался…