После начала войны его оставили работать на почте, а Виктору, которому было девятнадцать, удавалось продолжать учебу, преподавая немецкий и пение в школе для девочек в Мелнике, в тридцати километрах от Праги. Через два года его послали на завод, производивший детали для самолетов, где ему пришлось трудиться среди страшного шума, от которого он почти оглох. Рабочие, узнав, что он музыкант, попросили его дирижировать женским хором, и он согласился. На первой репетиции Виктор пожаловался, что не слышит как следует голосов, и женщины, чьи мужья имели вес, вмешались и помогли ему. Его перевели из цеха в контору и на пункт наблюдения за воздушными галетами, благодаря чему он сохранил слух.
Однажды, когда он шел на работу, город попал под бомбардировку союзников. Виктор побежал укрыться в какой-то подвал, служивший убежищем. Однако он не успел зайти, спрятался в другом месте, и это его спасло: то здание, в которое он спешил, было разрушено бомбами и подвал уничтожен.
Несмотря на военное время, Виктор не меньше моего стремился пополнить свое музыкальное образование, поэтому при каждой возможности ездил в Прагу брать уроки композиции у Ярослава Ржидки, композитора, и Павела Дедечека, дирижера. Союзники бомбили город в один из его приездов, и опять ему пришлось отсиживаться в убежище, где на колене он отбивал ритм одного из будущих произведений.
Как и в моем случае, музыка опережала его.
8 ДЕКАБРЯ 1952 года, во вторник, мы с Виктором поженились без особой шумихи. Мы уже встречались около года и преодолели так много препятствий, что затруднения, возникшие перед свадьбой, лишь добавились к прежним, с которыми мы справились.
Поначалу мы планировали пожениться в мае 1953 года, потому что Виктор все еще учился в моем классе игры на фортепьяно и по правилам Академии между нами не могло быть личных отношений. В политическом смысле он находился под подозрением, и еще оставалось вопросом, сумеет ли он достаточно зарабатывать, не будучи членом партии. Он получал кое-какие деньги за музыку для радио, а я выступала и давала уроки, но мы все еще жили в ужасной нищете. Мы оба обитали в унылых пражских пригородах и в промежутках между периодами, когда возвращались к родителям, старались отложить на первую квартиру для нашей совместной жизни. Еще сбережения требовались на все формальности брака, вроде колец и подвенечного платья.
После войны чешское законодательство предоставило молодоженам право получить квартиру и некоторую сумму на необходимые расходы. Мы на это рассчитывали, но в сентябре 1952 года было объявлено, что закон отменяется с 1 января 1953 года. Я поторопилась узнать в Старой ратуше, можно ли перенести бракосочетание на какую-нибудь дату до Нового года в надежде, что мы успеем воспользоваться льготой.
Конец 1952 года был далеко не самым подходящим моментом для свадьбы. Виктор находился у родителей в Йиндржихуве Градеце, пытаясь дописать к последнему сроку новое произведение, заказанное чехословацким радио, – «Стражиицкую сюиту», а у меня близился срок двух больших концертов, на одном из которых я должна была исполнять «Гольдберговские вариации».
Еще 7 декабря планировался совместный концерт с доктором Иржи Рейнбергером, профессором нашей Академии и классическим органистом. Играть с ним было большой честью, и Виктор хотел приехать, хотя путешествие из провинции вконец истощило бы его кошелек. Чтобы не ездить в Прагу дважды за месяц, он предложил заодно и пожениться – наутро после моего выступления.
Концерт прошел чудесно, и заядлый курильщик Рейнбергер стал еще одним моим другом. В переполненном зале мы сыграли баховские хоральные кантаты, написанные композитором, когда он был кантором в Лейпциге, и составляющие часть корпуса протестантских хоралов, основанных на лютеровском катехизисе, где большие хоралы предназначались для органа, а меньшие по объему – для клавесина.
Я воспринимала как привилегию играть Баха со столь прославленным и талантливым органистом, причем накануне свадьбы с человеком, который полностью понимал меня.
ДЕНЬ НАШЕЙ свадьбы начался с морозной и тусклой зари, но нам было все равно. Закутываясь потеплее, я надела коричневое пальто поверх обычного платья и шляпу. Единственными доступными цветами оказались красные коммунистические гвоздики. Такой букет и принес мне Виктор.
Со смехом мы поспешили в Старую ратушу и прошли через все формальности в присутствии моей матери, родителей Виктора и двух наших друзей-свидетелей. Маме нравился ее будущий зять, но скорость, с которой мы женились, не радовала – в ее глазах это выглядело неподобающе.