— Сегодня же, — сказал он офицеру, — этот слепец прозреет у меня и будет славить английских воинов.
Капитан увидел в толпе Шаады, кивнул ему, подозвал к себе и сказал с помощью переводчика:
— Передай мой дружеский привет поэту! Скажи, что я с большим удовольствием слушал его стихи и еще хочу послушать про любовь и свободу. И вот дай ему это…
И он величественно протянул Шаады пачку бумажных денег.
Шаады прошел к Заман-шахиру, сухо и точно передал слова капитана и положил деньги на стол.
Заман-шахир сдвинул брови, и вдруг тонкая усмешка пробежала по его губам. Он встал, приложил руки к сердцу и поклонился, но не в сторону капитана, а прямо перед собой — Шаады и народу. При этом он так неловко взмахнул руками, что смел полой халата деньги на пол. Кто-то поспешно поднял их и положил на край стола. Так они там и остались лежать.
Заман-шахир выпрямился, вскинул голову и стал читать стихи о любви к истерзанной Туркмении.
Он читал так выразительно, что даже иранец-переводчик почувствовал, что у него есть сердце, которое может сжиматься от скорбных дум о родине, об Иране, в сущности таком же несчастном, как и Туркмения.
И опять чайхана замерла в глубокой тишине.
Как только Заман-шахир кончил читать, иранец подошел к нему и после обычных восточных приветствий сказал, что капитан Китс приглашает его к себе в гостиницу, хочет угостить обедом и побеседовать.
— Спасибо, но я уже обедал, — спокойно сказал Заман-шахир, — а побеседовать…
Он встал. Кто-то подал ему его палку, и он пошел следом за иранцем.
Когда капитан подошел к гостинице в сопровождении свиты, к нему подскакал офицер на взмыленном коне и доложил, что фронт прорван, войска отступают и капитану надо уезжать из Мары.
— Хорошо, — сквозь зубы пробормотал капитан и приказал иранцу и индусам: — Отведите этого слепца в мой салон-вагон. Я сейчас приду.
Солнце село. Город быстро погружался во тьму, отчего суматоха на улицах казалась еще грозней и тревожней.
Заман-шахир, опираясь на посох и высоко держа голову, неторопливо шел в кольце индусов, а за ними следовала толпа крестьян.
Путь к железной дороге, к поезду капитана Китса, лежал через Зеленый базар. Там еще был народ, торговцы убирали товары и закрывали свои палатки.
Увидев Заман-шахира, окруженного голоногими индусами с винтовками в руках, люди забеспокоились:
— Куда, куда это его ведут?
— В гости к английскому капитану, — ответил кто-то.
— Э, да ведь лучше идти в гости к голодному волку!..
— Да что же это мы разинули рты? Или ножей у нас нет? — послышался из толпы чей-то молодой, взволнованный голос.
— Э, ножей! — с досадой сказал старик в высокой папахе. — Что ты сделаешь ножами против винтовок? Не видишь, что ли, — вон их сколько стоит?..
И в самом деле, возле поезда с освещенными окнами, задернутыми шторами, стояло не меньше полсотни английских солдат с винтовками.
— Эх, если бы тут был Атчапар! — вздохнул кто-то. — Он не дал бы в обиду такого человека, как Заман-шахир. И где он гуляет со своими партизанами?
— Э, где, где! — сердито проворчал все тот же старик в высокой папахе. — Там, откуда бегут сейчас белые.
Эти вздохи и возгласы долетали до ушей иранца, У него каждый раз судорожно сводило лопатки и холод пробегал по спине. Он думал только об одном: «Скорее, скорее бы дойти до вагона!».
Но вот он взбежал на железнодорожное полотно, почувствовал себя в безопасности и вежливо пропустил в вагон Заман-шахира. Тот поднялся по ступенькам и у самой двери повернулся к толпе.
— Заман-шахир! — во всю силу легких крикнул Шаады из толпы. — Помни, душа народа — не птица, в клетку ее не посадишь! Народ всегда с тобой и никогда тебя не забудет!
Это, видимо, глубоко тронуло Заман-шахира. Он снял шапку и замахал ею, приветствуя друзей.
Послышались крики:
— Заман!.. Заман-шахир!..
Иранец приказал солдатам разогнать толпу, а сам быстро вбежал по ступенькам, оттеснил Заман-шахира внутрь вагона и захлопнул дверь.
Солдаты с винтовками наперевес двинулись вперед. Толпа отступила на несколько шагов и застыла в напряженном мрачном молчании.
Подъехал капитан в сопровождении адъютанта и десятка английских солдат, слез с коня и скрылся в вагоне. Адъютант и двое солдат внесли следом за ним его щегольские чемоданы, и поезд тронулся.
Переводчик ввел Заман-шахира в купе и закрыл дверь, оставив его одного.