Как бы ни был добросовестен секретарь, как бы быстро он ни писал, он физически не в состоянии записать все и записать абсолютно точно. Секретарь записывает «основное», то есть отбирает из массы, почти всегда противоречивой массы слышимого им на суде. Иными словами, и самый лучший секретарь неизбежно и обязательно в процессе протоколирования так или иначе оценивает происходящее, и суд получает в протоколе уже не объективную фотографию процесса, а субъективно окрашенную картину. Пора оснастить судебный процесс техникой…
Теперь о «сторонах». Не забуду одного процесса, который происходил в г. Калинине. Там судили отца и сына за взятку, которую они дали двум преподавателям мединститута, чтобы протолкнуть в науку молодого лоботряса. Судили и преподавателей. Подсудимые делали все, чтобы сорвать процесс. Это в общем-то можно было объяснить — они же подсудимые, как ни говори. Но вот в словесную баталию вступил адвокат И.
То были мелочные, совершенно пустяковые придирки к действиям суда, бесконечные ходатайства.
— Вы, что же, против того, чтобы адвокат боролся за строгое соблюдение процессуальных норм? — ответил мне И., когда я спросил о причине такого странного поведения.
А что это была за принципиальная борьба за «процессуальные нормы» — пояснит такой пример. Фамилия председательствующего была Пушкин, а фамилия жены одного из подсудимых — Ганнибал. Так вот адвокат вдруг заявил: «А нет ли тут родственных связей и не повлияет это на ход судебного следствия?»
Адвокат потом пытался доказать мне, будто вел себя глубоко принципиально, пытаясь сорвать процесс. Но какие же это принципы? Из каких побуждений ой действовал, я точно не знаю. Только уверен в одном — не из желания помочь суду установить истину.
Наблюдал я и другое на судебном процессе. Председательствовал тогда Председатель Верховного Суда РСФСР Л. Н. Смирнов, юрист образованный, авторитетный, участвовавший четверть века назад на Нюрнбергском процессе. Судили двух человек, совершивших тяжкое и мерзкое деяние. Государственный обвинитель, увлекшись во время допроса, бросил одному из подсудимых:
— Как же не стыдно было вам так поступить? Ваш поступок это же… это…
— Товарищ прокурор, — прозвучал голос из-за судебного стола, — оценивать поступки подсудимых будет суд. Ваше дело — вести допрос…
Советский суд — это суд, а не судилище. И культурность, такт, чувство меры — не только атрибуты хорошего тона, но и факторы, влияющие на отыскание истины. Помнить надо совет доктора Фауста доктору Вагнеру: «Говори с убеждением, слова и влияние на слушателей придут сами собой». Не грубость, не окрик нужны в суде, а логика доказательств.
Обращает на себя внимание и такое обстоятельство. Подсудимые мужчины, если они взяты под стражу, появляются в зале суда остриженными наголо. Но правильно ли это? На шестой сессии Верховного Совета СССР седьмого созыва было принято Положение о предварительном заключении под стражу. В докладе председателя комиссии по поводу Положения говорилось:
«… заключение под стражу… не является по своим целям и природе наказанием… Правовое положение лиц, подвергнутых предварительному заключению, не может быть таким же, как правовое положение лиц, осужденных судом».
Это правовые основания. Но, кроме того, сам факт нелепого внешнего вида уже ставит подсудимого не на одну доску с другими участниками процесса. А это далеко не мелочь.
Такт судьи проявляется прежде всего в том, что он обязан уметь внимательно, терпеливо и спокойно выслушивать людей, не прерывать свободный рассказ преждевременными вопросами, чтобы ускорить процесс. Не случайно закон устанавливает лишь срок начала рассмотрения дела в суде и не ограничивает никаким сроком его окончание. Излишняя назидательность, бесконечные реплики, бестактность в отношении участников процесса, особенно подсудимого, фамильярное обращение к ним — все это не делает чести судье. И уж, конечно, недопустимо ставить наводящие вопросы, преждевременно формулировать выводы и давать оценку показаниям.
«Суд по существу, — писал М. И. Калинин, — есть третье лицо между двумя сторонами и, разумеется, для того, чтобы к третьему лицу было уважение, чтобы человек, который был обвинен или оправдан, имел это уважение, несомненно, внешние процессуальные формы должны быть так поставлены, чтобы в них была возможность этим сторонам защищать свои интересы».